— Вертухай по тюрьме водит и в глазок зырит. Так… первый урок тюремного ликбеза я тебе дал, а по ходу поезда и дальше обучу. Теперь рассказывай, каким ветром тебя сюда занесло? Что-то ты больно соплив для Лубянки.
Феликс почувствовал, что надо как-то отвечать говорливому соседу, но он не умел раскрываться, тем более первому встречному.
— Да я сам не пойму, за что меня сюда…
— Как не поймёшь? Ты что?… Мирно полз по улице… изюм из носа пальцем выковыривал… а тебе вдруг, ни с того, ни с сего — клешни завернули, и прямиком во внутреннюю тюрьму?
— Не-е.
— А как тогда?
— Ну… там сложная ситуация. Я потом расскажу. Сейчас — не хочу, настроения нет.
— Опоздаешь. К следаку поднимут… там глупостей на себя наговоришь и пойдёшь десятерик мотать. А десятка, она о-ох как долго тянется.
— Да нечего мне на себя наговаривать. Ничего я такого не делал.
— Так все поначалу чешут. Лучше расскажи. Я плохого совета не дам. Ты мал ещё — по неопытности оговоришь себя, потом жалеть будешь.
— Буду, значит, буду.
— Как знашь, но имей в виду, я торчу четыре года — все ходы-выходы знаю и плохо тебе не посоветую.
— А сам-то как сюда попал?
— Это, брат, тоже долгая история. Я здесь сейчас на доследовании…
Дверь отворилась, и в камеру вошёл контролёр.
— Вынос параши, потом отбой. До семи утра вставать с кровати и говорить друг с другом запрещено. — Последнюю фразу он адресовал новичку.
Феликс лежал и думал. После трёх дней одиночки, присутствие рядом живого существа казалось просто счастьем. Анатолий, хотя и не вызвал пока доверия, своим балагурством и шутками как-то отвлекал и успокаивал. Но за эти первые тюремные дни в книге жизни Феликса закрылась глава под названием «Детство». Хулиганистый и смешливый парнишка раз и навсегда сделался молчуном и тихушником. В его почти уже сформировавшемся характере появилась ещё одна черта — осторожность.
— …Ты, Феликс, не гоняй, ты спи, — услышал он тихий голос соседа. — Думай о том, что жизнь везде продолжается. Время пройдёт, и пообвыкнешь даже в тюрьме. А вот руки из-под одеяла вынь.
— Ой, да! Мне и в одиночке так говорили. А почему?
— По-качану. Не ясно, что ли? Может, ты под одеялом бомбу варганишь… или так дрочить начнёшь, что от качки тюрьма рухнет. Ну, всё — спим.
* * *
Соседом по камере у Вани Микояна оказался степенный пятидесятилетний мужчина, представившийся Сергеем Михайловичем — бывшим главным технологом химического предприятия в Московской области. С его слов, сидел он уже больше восьми месяцев и сейчас ожидал решения ОСО. Ему предъявлялось обвинение во вредительстве, что в военное время могло потянуть и на вышку. В чём заключалось вредительство, Вано так и не понял из туманных объяснений Сергея Михайловича про какую-то оплошность, допущенную по его недосмотру в технологическом процессе.
Химик сразу же начал приставать с расспросами — взрослого мужчину очень заинтересовало, за что оказался в тюрьме его малолетний сосед с таким звучным именем. И Ване мучительно не терпелось с кем-нибудь поделиться, а выбора не было — лишь этот технолог, старавшийся осторожно заглянуть в душу юного сокамерника. Понемногу юноша разговорился — рассказал об убийстве, посетовал, что согласился на просьбы друга дать пистолет… Но тут сосед необдуманно порассуждал вслух:
— Ваня, как же твой отец, действующий член ГКО и Политбюро, бросил тебя на произвол судьбы и не уберёг от ареста?… Или, может, Анастас Иванович тоже здесь?
Парень этого тона не поддержал и замкнулся. С этой минуты стало ясно, что у наседки контакт с подопечным не сросся.
* * *
Длинными коридорами и замысловатыми переходами Ваню привели в большую комнату, где за резным дореволюционным столом сидел крупный мужчина в хорошо сшитой генеральской форме. Выглядел он чуть за сорок. На правой щеке ухоженного лица багровел шрам, а в густых волнистых волосах, зачёсанных назад, уже появилась проседь. Генерал изучающе посмотрел на парня и показал на стул, стоявший напротив. Чуть в стороне, за маленьким столиком, сидел стенографист с погонами младшего лейтенанта.
Когда арестованный сел, следователь довольно спокойно начал беседу:
— Ну что ж, давай знакомиться. Представься, пожалуйста.
— Микоян Вано Анастасович, 1927 года рождения, ученик 8-Б класса 175-й школы.
— Адрес места проживания?
— В этой тюрьме, в камере 92.
— Это хорошо, что не падаешь духом и шутишь, но меня интересует адрес, где ты проживал до ареста.
— Кремль, Коммунистическая 33.
— Ну вот, так уже лучше. Теперь я тоже представлюсь. Моя фамилия Влодзимирский. Зовут — Лев Емельянович. Я — комиссар государственной безопасности, начальник следственной части по особо важным делам НКГБ СССР. Можешь называть меня либо «гражданин следователь», либо по имени-отчеству… Обвинительное заключение тебе предъявили. Знаешь теперь, за что арестован? Вину перед страной чувствуешь?
— Гражданин следователь. Из обвинительного заключения я ничего не смог понять. Там только написано, что я вместе с другими ребятами из школы обвиняюсь по статье 58 и по статье 19. А в чём именно состоит обвинение, там не написано.
— А ты не догадываешься, за что вас арестовали?…
— Я знаю ещё только про арест Серго. Вы нас вместе с ним обманули и нечестно сюда привезли.
— Что значит, нечестно?
— Сами знаете — даже переодеться не дали. А товарищ Берия и товарищ Меркулов…
— Они тебе не «товарищи»!
— Лаврентий Павлович и нарком госбезопасности меня уже допрашивали и сказали, что я виноват, но мой проступок останется на моей совести, поскольку я несовершеннолетний… А потом со мной беседовал следователь Шейнин. И он тоже не говорил, что я преступник.
— Ты, Вано, эти разговоры брось. Отвечай на поставленный вопрос.
— …Если ещё кто-то из моих знакомых арестован, то не знаю, за что. А я совершил очень плохой поступок, имеющий отношение к смерти Нины Уманской и Володи Шахурина.
— Ну вот, и расскажи о нём поподробнее. Не стесняйся. Времени у нас достаточно. Ты должен понимать — то событие было чрезвычайным. Нам необходимо всё выяснить и запротоколировать.
— А зачем же арестовывать?… Через полтора месяца. Я что, убегу куда-нибудь?
— Гражданин Микоян, здесь вопросы задаю я! И запомни, такое поведение ни к чему хорошему не приведёт. Или мы будем работать, или тебе придётся сильно пожалеть.
— Нет, я согласен отвечать. Но, пожалуйста, задавайте мне конкретные вопросы.
— Ну а как ты был связан с убийством Уманской?
Ваня подробно повторил свой рассказ в кабинете отца сразу после убийства. Влодзимирский слушал до конца, не перебивая.
