Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Ретроспективный анализ войны с точки зрения военного искусства часто рисует ложную картину происходившего, особенно это касается отдельных битв. Все эти тактические выкладки, сдобренные эффектными диаграммами, дают довольно схематичное, упрощенное представление о ведении войны в Древнем Риме, создавая обманчивое ощущение, будто нам хорошо знакомо лицо войны в те далекие времена, в частности «человеческие» черты такого важного сражения, как битва при Каннах. Да, сохранились пространные труды Полибия (который мог еще запечатлеть свидетельства очевидцев), Ливия и других историков, но они часто несопоставимы в деталях, запутанны, а местами даже абсурдны. Мы даже точно не знаем, где происходила битва, предлагаются различные варианты и многочисленные попытки совместить противоречивые сведения античных авторов с планом местности, учитывая изменения русла реки, протекающей рядом. Более того, несмотря на почти мистическое почитание талантов Ганнибала, его гениальный план битвы при Каннах, который до сих пор изучается в военных академиях, фактически сводится к одной хитрости – зайти противнику в тыл. Это была уловка, которую все античные полководцы пытались применить, если находили возможность, поскольку именно такая тактика позволяла окружить армию соперника и уничтожить или захватить огромное число воинов.
Трудно себе представить, как можно было использовать более изощренную тактику в античные времена, когда на одном поле разворачивалось более 100 000 воинов. Теперь кажется загадкой, как командирам удавалось обеспечивать выполнение своих команд и как они узнавали о том, что происходит в различных частях армии. И если добавить к этому многоязычность армии, где с римлянами воевали бок о бок наемники разных национальностей и нелатинские союзники, выступления «приглашенных звезд» (некоторые галлы, например, шли в атаку голыми), необходимость маневрировать и сражаться всадникам без использования стремени (которое было изобретено позже), раненных слонов, в панике врезавшихся в ряды хозяев, – и картина полного хаоса перед вами. Возможно, Эмилий Павел имел эти проблемы в виду, когда, по свидетельству Ливия, сказал: «Тот, кто умеет в войне победить, сумеет и пир задать, и устроить зрелища».[23] Обычно эту реплику относят к связи между военной победой и зрелищем, но не исключено, что Эмилий Павел намекал, что таланты успешного полководца сводятся к организаторским способностям.
Так или иначе, Канны явились поворотным моментом не только во Второй Пунической войне, но и в истории римских завоеваний в целом, прежде всего потому, что римляне потеряли невероятное число воинов и остались без денег. Основная римская монета – бронзовый асс – за время войны потерял в весе от почти 300 г до чуть более 50 г. Ливий писал, что в 214 г. до н. э. граждан призвали делать личные взносы непосредственно на укомплектование флота, что предполагает подъем патриотизма во время военной кампании, опустошение общественной казны, а также наличие средств на руках у римлян, несмотря на кризис. Любому другому античному государству в подобных условиях пришлось бы сдаться. Один тот факт, что Рим продолжал войну, свидетельствует о могучем резерве сил гражданского населения и союзников. Судя по действиям Ганнибала после Канн, он вряд ли недооценивал эти силы. Вероятнее всего, не потеря самообладания помешала ему идти на Рим. Видя, как подпитывается союзниками римская мощь, он сосредоточился на более медленном процессе завоевания италийцев на периферии, что ему неплохо удавалось, но не в такой степени, чтобы подточить живучесть Рима.
Похоже, подобные соображения заставили Полибия включить в свой труд «Всеобщая история» пространное отступление о мощи римской политической системы на момент битвы при Каннах. Его конечной целью было показать причины успешной римской экспансии, ведь в немалой степени успех опирался на силу и стабильность внутренних политических институтов. Этот труд явился первой работой о политической жизни Рима, описанной практически ее современником (Полибий оглядывал события пятидесятилетней давности, переплетая свидетельства со своими собственными впечатлениями), и одновременно – это первая попытка теоретического анализа эффективного механизма римской политики.
Полибий о римской политической системе
У Полибия была уникальная возможность взирать на Рим глазами и врага, и друга, что придавало особую ценность его размышлениям об успехе города и о его институтах. Он вырос в семье аристократов, представителей политической элиты одного из городов Пелопоннеса; ему было около тридцати в 168 г. до н. э., когда Эмилий Павел разбил силы царя Персея, и вскоре Полибий оказался в числе тысячи знатных греков, отправленных в Рим, что можно считать либо политической чисткой, либо профилактической мерой. Разбросанные по всей Италии, многие из них оказались в мягких условиях домашнего ареста. Полибия, прославившегося уже как писатель, ждал более счастливый удел: он вскоре подружился с молодым Эмилианом (они обменивались книгами), что позволило ему остаться в Риме в качестве наставника и даже «почти отца» этого юноши. Отрывки из поучений Полибия цитировались (точно или не очень) еще двести лет спустя Плутархом, например: «Всегда старайся уходить с форума не иначе, как оказав услугу или заведя себе нового друга».[24]
Греческие заложники были освобождены около 150 г. до н. э., их к тому времени оставалось всего 300. Один откровенный сенатор якобы даже посетовал, что сенат зря терял время, дискутируя о том, где следует организовывать похороны пожилых греков – в Италии или в Греции. Полибий, однако, вскоре вернулся в Рим, присоединился к своим давним друзьям и отправился с армией в Карфаген, где участвовал в качестве посредника в переговорах после разрушения города в 146 г. до н. э. Он продолжал свою «Историю», которая вылилась в 40-томный труд, в основном охватывающий период с 220 по 167 г. до н. э. с кратким экскурсом в Первую Пуническую войну и с послесловием, привязывающим изложение к 146 г. до н. э. Какой бы ни была целевая читательская аудитория Полибия, греческая или римская, его работа стала отправным пунктом для многих римлян в их исследованиях причин подъема Республики. Этот труд, вне сомнений, лежал на столе Ливия, когда тот писал свою «Историю».
32. Это изображение Полибия было установлено во II в. в маленьком греческом городке человеком, который считал себя одним из потомков знаменитого историка. Других его портретов не сохранилось, но и этот нельзя назвать реалистичным. Полибий здесь представлен в одеянии воина классической Греции V в. до н. э., т. е. за 300 лет до своего времени. Более того, исходная скульптура была утеряна, уцелела лишь показанная здесь ее гипсовая копия
Понятно, что современным историкам нелегко провести грань между Полибием – заложником римлян и Полибием – пособником римской власти. Он действительно порой демонстрировал чудеса эквилибристики между «вашими» и «нашими», например негласно давая советы одному знатному заложнику из сирийцев, как сбежать из-под стражи, при этом в «Истории» прилежно сообщая, что в день побега ему нездоровилось и он оставался в постели. Независимо от того, какая у Полибия в самом деле была политическая позиция, у него было то преимущество, что он знал обе стороны исторической «медали» и мог расспросить некоторых важнейших действующих лиц римской истории. Он разобрал внутреннее устройство Рима – которое, он настаивал, определило внешние успехи римлян – с точки зрения большого знатока сложной греческой политики, в которой у него была возможность «повариться» в течение двух десятилетий у себя на родине. Его работа, в сущности, явилась одним из первых опытов сравнительной политической антропологии.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
