Однако парторганизация претерпела существенные изменения: усилилась дисциплина, подчинение центру стало более неукоснительным, и партия была уже управляемой. «Это не было вызвано необходимостью восстановления равновесия сил между партией и НКВД, — как пишет О.В. Хлевнюк, — так как это равновесие на самом деле никогда не нарушалось, а НКВД всегда находился в непосредственном подчинении у центра. Арест какого-либо члена партии требовалось предварительно согласовать с соответствующим парткомом (в случае с номенклатурными работниками это означало получение санкции от ЦК)»{543}. Другими словами, работники НКВД не могли арестовать члена партии по собственной прихоти, но только после его исключения из партии или с санкции соответствующего партийного комитета. В 1938 году число арестованных коммунистов увеличилось, тогда как количество исключенных сократилось. Здесь можно говорить о нормализации, когда подлежащие аресту (или уже арестованные) преднамеренно исключаются из партийных рядов. Между тем многие из тех, кого исключили из партии в 1937 году, не подверглись аресту.
Открывая совещание руководящего состава НКВД 24 января 1938 года, Ежов призвал присутствующих высказываться, «не стесняться в критике» и принимать критику в свой адрес по-большевистски. «Лучше, если мы сами вскроем свои недостатки, которых у нас огромное количество», — объяснил он. И далее:
«Пока что настоящей советской разведкой мы не стали. Во всяком случае, если сопоставить задачи, которые стоят перед советской разведкой и ее нынешним состоянием, конечно, мы от них отстали невероятно, разрыв огромный — между задачами, которые перед нами стоят, между теми надеждами, которые возлагает на нас народ и между теми директивами, которые дает партия и между нашей практической работой. Дистанция огромная»{544}.
Так Ежов затронул вопрос о продолжении чистки аппарата НКВД, отметив, что в 1937 году «мы много поработали, и неплохо». Затем он добавил:
«Многие товарищи считают, что мы крепко подчистили вокруг себя, что у себя разгромили всякую сволочь, которая у нас имелась. Это правильно. Мы погромили основательно. Если бы я назвал цифры, сколько мы арестовали, то надо было бы сказать, что мы во всяком случае не отстали от других учреждений, но не в этом дело. Это не значит, что у нас нет сволочей. Уверяю вас, что нам чиститься нужно»{545}.
Все это явно свидетельствует о существовавшей атмосфере соперничества между различными советскими ведомствами в отношении числа вычищенных и арестованных работников.
В своих выступлениях после вступительного слова Ежова руководители региональных НКВД подчеркивали необходимость продолжения массовых операций и назначения дополнительных лимитов. Позднее на следствии Алексей Наседкин, бывший начальник управления НКВД по Смоленской области, а с мая 1938 года наркомвнудел БССР, так описал обстановку на конференции: «Характерным в этом отношении было совещание нач. УНКВД в январе м-це 1938 г., на котором Ежов одобряя действие тех нач. УНКВД, которые приводили “астрономические” цифры репрессированных, так например: нач. УНКВД по Западно-Сибирскому Краю привел цифру 55 тысяч арестованных, Дмитриев по Свердловской области — 40 тысяч человек, Берман по Белоруссии 60 тысяч человек, Успенский по Оренбургу 40 тысяч человек, Люшков по Дальнему Востоку 70 тысяч человек, Реденс по Московской области 50 тысяч человек. Украинские начальники НКВД каждый приводил цифры арестованных от 30 до 40 тысяч человек. Ежов, выслушав эти цифры арестованных в заключительном слове “отличившихся”, похвалил и прямо заявил, что безусловно кое-где имели место перегибы, как например: у Журавлева в Куйбышеве, который по указанию Постышева пересадил весь партийный актив области, но тут же сказал, что “при такой операции, при таком размахе ошибки неизбежны. Мы это учитываем и считаемся с этим”»{546}.
25 января в заключительном выступлении на конференции Ежов высказался за продолжение массовых операций и работы троек. Но он также отметил временный характер кампании и намекнул, что в какой-то момент она будет окончена: «Тем не менее в отношении сохранения троек, а когда мы говорим о сохранении троек, мы имеем ввиду продолжение массовой операции, потому что они не должны существовать вне времени и вне пространства, кого-то надо репрессировать, кого-то надо стрелять, значит речь идет о лимитах»{547}. По его мнению, «кулацкая операция» (приказ № 00447) была успешной: «Вы говорите, что операция по кулакам прошла блестяще. Мало сказать — блестяще. Важно, кто поддержал эту операцию: колхозник, мужик — он вас поддерживал». Но обе массовые операции — и «кулацкую» и «национальные», — по мнению Ежова, следовало продолжать: «Хотя эти операции и ограничены были сроками моих приказов, но тем не менее я думаю, что эти операции можно будет проводить и дальше»{548}.
Следует отметить, что к тому времени в большинстве регионов «кулацкая» операция уже завершалась. 1 февраля 1938 года в соответствии с приказом № 00447 было осуждено около 600 тысяч человек; после этой даты большие дополнительные лимиты были выделены только Украине (30 тысяч, 17 февраля) и Дальнему Востоку (20 тысяч, 31 июля){549}. С другой стороны, кампания во исполнение «национальных» приказов, заключавшаяся в репрессировании поляков, немцев, латышей и прочих, набирала обороты. Перенос акцента на «ликвидацию людской базы иностранных разведок» был предопределен некоторыми высказываниями Ежова во время его выступления на январском совещании руководителей НКВД. Он, например, особо настаивал на продолжении репрессий против поляков и перебежчиков из Польши{550}.
Безусловно, Ежов был вынужден упомянуть о «перегибах» на местах, в основном коснувшись многочисленных жалоб, поступивших в ЦК с периферии. Он мягко пожурил за недостатки начальника управления НКВД по Орджоникидзевскому краю П.Ф. Булаха, который увлекся раскрытием несуществующих заговоров: «У многих это перебарщивание есть. кое-где нас заставляет враг спровоцировать и поставить в неважное положение, как это было с тов. Булахом, заявление за заявлением сыпались к нам». Ежов подводил к мысли, что винить в этом следовало «врагов», потому что они используют террор в своих провокационных целях, запутывая расследование и подавая ложные сигналы НКВД, тогда как честные и исполнительные чекисты кое-где находятся всецело под их влиянием{551}. За десять минут до этого, однако, он расхваливал Булаха как «отличного оперативника», — и критика Ежова прозвучала по-дружески, — перекладывая всю ответственность за ошибки этого руководителя на «врагов» в его окружении. В целом январское совещание глав НКВД отнюдь не демонстрировало готовность Ежова и верхушки НКВД нацелиться на борьбу с местными перегибами, в отличие от партийного руководства. Массовые операции шли своим ходом, независимо от партийной чистки.
