– Ясно, ясно, – сказал Андрей, – зерно проросло…
Она замолчала.
– Ну и что там потом? – нетерпеливо спросил он.
Она не ответила.
Наступила тишина.
– Все? – спросил он.
Она не ответила. Пришла ночь, и она рано уснула.
В Новом Пафосе она просветила его в походах самого Александра Великого.
– И тогда он силой взял ее в жены. Он, правда, спал со всеми подряд, но по-настоящему любил только ее.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Он только пожал плечами: знаешь и знай себе.
А в Миносе она проповедовала ему культ Быка.
– Представляешь погибла целая цивилизация…Это покруче твоей Этны.
Он согласно кивал.
– Я вообще-то Крит не очень люблю, тут как-то пыльно, сухо, жарко и голо… Вот у нас там…
Большего счастья, чем бродить по истории своей родины она и знать не хотела! А тут еще – его предложение! И ему было лестно слышать так часто произносимое ею: «Я тебе так благодарна!».
Километрах в тридцати от Ларнаки ей вдруг вздумалось забраться на самую высокую гору. Он, пыхтя, лез за ней. У стен монастыря Ставровуни она отдышалась и потом вдруг запела.
Он никогда прежде не слышал, как она пела.
Это было прекрасно.
Ему показалось, что пела сирена: он просто терял сознание и у него слипались глаза.
– Вот точно также ждала его и Пенелопа, – сказала она.
– Кого?
– Единственного…
Она произнесла это просто, затем продолжала:
– Этот монастырь построили по приказу Елены, матери императора Константина, той самой, кто подарила ему кусочек чудотворного креста, на котором был распят сам Иисус… Ты любишь Иисуса?
Он промолчал.
– Говорят, кто к нему прикасался, тот сам мог сотворить себе чудо.
– К Иисусу?
– К кресту.
– Слушай…
– Что?
– Ничего…
У него просто не было слов. Еще день пропал. Затем она долго по-гречески говорила с каким-то отшельником. Он стоял рядом, ждал, ни слова не понимая. Он только видел, как этот хилый уродец заглядывался на ее почти не прикрытую грудь и время от времени рылся под своей драной накидкой в своем поганом паху.
– Ты говоришь по-гречески? – спросил он, когда они уже спускались вниз.
– Пф!.. По-английски, немецки, испански, французски и итальянски… И даже, представь себе, по-турецки… Qudusque tandem! До каких же пор, наконец! Это итальянский, Цицерон против Каталины. Или вот: Lascia le donnę е studia la matmat.ica, что значит: брось женщин и займись математикой! Это тоже по-итальянски.
Он не понимал: это был намек?
От этого ее «пф!» его кожа бралась пупырышками.
– Ты весь дрожишь…
Он не мог держать себя в руках, злился, сам не понимая причины. Или понимая…
– Не злись, – говорила она, – ну, пожалуйста…
– Я в отчаянии…
– Ну что ты! Хочешь, я тебе доскажу про ту…
– Я уже знаю каждое твое слово про твою амфору.
– Ты не знаешь конца.
– Конец у всех одинаковый. И я чувствую, что и мой приближается.
– Ну, пожалуйста, не говори так… Идем лучше я покажу тебе чудо!
Они возвращались в гостиницу поздно вечером. Он был чуть живой, а она никогда не уставала. И откуда, удивлялся он, в этом маленьком хрупком изящном тельце столько неутомимой прыти?
– Хорошо, я расскажу тебе, чем все там кончилось.
Ему некуда было деваться. Она призадумалась и продолжала:
– Аристо не мог дождаться утра, и уже с первыми лучами помчался к тому месту, где упало зерно. И, О Боже! Перед ним стояла распрелестная раскрасавица, черноглазая, белолицая, тонконогая и лишь легкая прозрачная белая туника прикрывала одно плечо, а второе – сияло своей белизной и атласностью… Она была, знаешь, ну прям… вся такая… Глаз не отвести…
– Такая как ты…
– Да. Как я… Точь-в-точь… Тебе нравится?
– Что?
– Легенда.
– Ты – да! – сказал он и потянулся к ней рукой.
А она только убрала плечо. Наступила тишина.
– Все? – спросил потом он.
Она не ответила.
На седьмой день он раскрыл коробки и пока она спала, положил рядом с ней ее свадебное платье. Этой уловкой он хотел положить край всем страданиям юного Вертера. У него, считал он, это был последний шанс. И сколько же можно водить его за нос?!
Он дождался, когда она откроет глаза.
– Привет…
Она улыбнулась ему своей славной улыбкой.
– Ой! Что это?
Теперь улыбался он.
– Вот! Твое платье, – сказал он и торжественно добавил, – свадебное…
– Ой! Правда?!!
Конечно же, она была ошеломлена!
– Милый Андрей, я так рада! Слушай, ты у меня просто прелесть!.. Ну, ты просто… знаешь!.. Господи, красота-то какая!.. Это мне?
– Кому же еще?
– И фата?
– А то!!!
Ну, теперь-то ты, что мне скажешь? Только вздумай меня отпихнуть!
– Я так рада! А ты?
– Хм!..
– Ты делаешь мне еще одно предложение?
Он чувствовал себя живым Аполлоном Бельведерским.
– Хочешь, я за это тебе расскажу…
О, Мой Бог!!!
– Собственно, ты уже все знаешь. И знаешь, чем там все кончилось?
– Ясно чем: они поженились.
– Они долго жили и умерли в один час.
– В один день!
– И час…
Она все еще лежала с закрытыми глазами, ее свадебное платье лежало рядом…
– Хочешь примерить? – спросил он.
– Не сегодня…
У него задрожали руки.
– Я пойду, пройдусь, – сказал он.
– Как хочешь, – сказала она.
Прошел еще один день… Он считал – пропал! Он был в полном отчаянии: что такое он должен сделать, чтобы она забыла про свою амфору и своего Аристо? Как выбить из ее умной головки эту дикую блажь? Он не понимал, как можно так долго жить какой-то воздушной иллюзией!
После обеда она прилегла, а он ушел к морю. И сидел там в раздумьи, слушая шелест волн.
Только к вечеру он вернулся в номер. Он был пуст.
