Хонгор вновь вгляделся в мертвое лицо.
Эта женщина еще совсем юная! Она могла быть дочерью Василияи унаследовать его кольцо, но невозможно представить, что дочь русского нойонавдруг оказалась в степи одна, одетая как простолюдинка, умирающая от жажды.Разве что она унаследовала беспокойный нрав отца и его неуемную охоту довсяческих приключений.
Нет, теперь уж никогда не узнать, ни кто она, ни как попалок ней сие памятное кольцо. Он вздохнул, рассеянно надвинул кольцо себе намизинец, как носил Василий, и, с усилием вонзив лопатку в сухую землю, бросилком земли на неподвижное тело.
И вдруг…
Удар грома расколол и свод небесный, и твердь земную. Хонгорвздернул голову и на миг зажмурился, ибо чуть ли не в глаза ему вонзиласьстрела молнии! Откуда ни возьмись налетел ветер, вмиг затянувший небеса тяжелойчерной кошмой туч, сразу обрушился ливень. Да с такою силою, что Хонгорневольно согнулся, заслоняя голову, словно его ударили.
Дождь бил в землю так яростно, что пыль взвилась столбами.Сквозь водяную завесу Хонгор успел увидать, как серые струи секут лицо мертвойженщины, и в душе его шевельнулся ужас. Ведь гроза разразилась точно в томгновение, когда он бездумно надел себе на палец кольцо Василия! Он присвоилто, что теперь принадлежало мертвой женщине, и небеса рассвирепели. Гром билтак часто, словно гелюн [25] в свой бубен, а каждая молния,чудилось, норовила угодить прямехонько в Хонгора, словно он был демоном-осой, вкоторого всегда метит молния.
Хонгор, подставив спину беспощадной порке дождя, нагнулся,сдернул с мизинца перстенек и торопливо надвинул его на палец мертвой. И… исердце его приостановилось, ибо этот скрюченный палец слабо дрогнул. Рукаженщины медленно приподнялась.
Тут Хонгору почудилось, что с небес его крутым кипяткомокатило. Дух занялся от страха. Он впился помутившимся взором в лицо умершей иувидел, что стиснутые губы разомкнулись, а веки бессильно дрожат, пытаясьприподняться, но дождь беспощадно заливает их.
«Костлявая рука смерти! Так ты упустила добычу? Она жива?!»
Хонгор рванулся вперед, загораживая собою лицо девушки отсекущих струй, и наконец она смогла открыть глаза.
Они были еще затуманены беспамятством, но от ихзеленовато-серого сияния это бледное лицо сразу ожило и просветлело. А Хонгорупочему-то вспомнилась манящая речная глубь и даже почудилось, что до негодонесся свежий и чуть горьковатый запах влажных цветов.
Проливной дождь, будто гребень, вычесал из волос девушкисоль и пыль, и они широко разметались по мокрой траве. Ее лицо, окруженное этойтемной волной, напомнило Хонгору таинственный цветок – белый лотос, который онвидел только единожды в жизни, но с тех пор не мог забыть.
А еще зазвучали в ушах слова из старой сказки.
«Я буду твоею, Бембе, – сказала прекрасноликая Эрле,чудо красоты. – Я буду твоею, но не прежде, чем ты принесешь мне из неведомойстраны белый лотос!
И отправился Бембе в путь. Долог, тяжек был тот путь, но егоозарял свет вечной любви. Много лет минуло, и вот наконец воротился богатырь.Он принес своей возлюбленной белый лотос. Но никто не встретил его: Эрле умерлав разлуке».
– Ты жива, Эрле! – прошептал Хонгор, сам себя неслыша. – Ты жива, я нашел тебя!
Он поднял голову и увидел, что дождь кончился. Даль тонула всизом мареве, но небеса просветлели, очистились. Только на востоке еще леталибледно-розовые мгновенные зарницы. Чистая, омытая степь сверкала вокругХонгора, источая забытые ароматы, которыми дышат лунные весенние ночи, словновсе вокруг было покрыто не умирающей желтой травою, а тысячью цветов. Чудилось,она заговорила, запела громкими голосами обрадованных птиц; выше подняли головыковыли…
И точно так же пело, сверкало и благоухало сердце Хонгора.
Волосы ее, высохнув, оказались совсем светлыми, выгоревшими,будто ковыль. Девушка долго, медленно причесывалась обломком гребня и заплеталакосы, вяло шевеля х??дыми пальцами и глядя перед собою широко открытыми, нословно бы ничего не видящими глазами.
Хонгор ее не торопил. Видел, что незнакомка еще не понимает,не осознает случившегося с нею и привычные движения помогают ей прийти в себя.
Так же долго, медленно и задумчиво она пила воду. Инаконец-то в глазах ее появился осмысленный блеск.
– Ну что же, тогда едем? – сказал ей Хонгор по-русски,испытывая какую-то неловкость от этого немигающего взгляда светло-серых глаз сжелтоватым ободком вокруг зрачка, от чего они порою наливались мерцающейзеленью.
Она равнодушно потупилась и покорно подчинилась его рукам,подсадившим ее на луку седла. Чтобы ей было мягче, Хонгор подложил своюкороткую учи [26], которую всегда брал с собою в путь. Но онасловно бы и не заметила ничего, ей словно бы все равно было, где и как сидеть.
Она ничему не удивлялась. В ней даже не было отчаяния истраха. Она была словно неживая… И впервые поразила Хонгора мысль о том, что жеей пришлось пережить, что испытать, что потерять, прежде чем рухнуть без сил вурочище Дервен Худук. И от этих неразрешимых загадок его душу заволокло дымкойпечали. Он твердил себе, что так много думать о женщине недостойно мужчины.Однако печаль не уходила. Но стоило девушке от тряской рыси коня чутьоткинуться и прислониться спиною к его плечу, как туман грусти рассеялся, и кнему вновь вернулось прежнее счастливое спокойствие, которое охватило его, кактолько Эрле впервые открыла глаза.
Золотисто-рыжий Алтан шел мерно, словно журавль,пританцовывая.
Хонгор поверх русой головки, откинувшейся на его плечо,смотрел в степь. И, казалось, видел ее впервые: все эти бесконечные волнытускло-золотистой травы; все эти лощины, заполненные серебристо-серой лебедою;рыхлые песчаные бугры, поросшие степною малиною с кое-где видными темными,съежившимися ягодками. И снова ровная-ровная, будто желтый шелковый платок,степь, единственное, что любил в этой жизни Хонгор! И сейчас ему захотелось,чтобы эта чужая измученная девушка смотрела на степь с тем же восхищением, скаким смотрит он, чтобы поняла: ни море, ни река, ни горы, ни лес не могут бытькраше!..
Да кто их разберет, этих русских? Вон Василий тоже твердилто и дело: «Что за приволье! Что за раздолье!» А потом увел ночью лучшего коняиз табунов отца Хонгора и был таков. Бросились вдогон, но где там! Искать встепи человека, да еще если он сам хочет скрыться, все равно что будан [27] в деревянном котле варить.
Эх, Василий!.. Хонгор уж думал, давно его косточки ветры идожди выбелили.
