Тео отметал жалость, считая болезнь не чем иным, как проигранным пари. Бог перестал сожалеть о смерти матери Тео. Бог простил себя. “Мне льстит, что это заняло столько времени”, — сказал Тео.
— Безопасная сигарета, — напомнил мне Джулиан. — Подумай о жизнях, которые ты спасешь.
— Он отказался.
— Всего один побег, просто чтобы проверить, насколько он близок к цели. В противном случае мы не сможем ему помочь. Выбирай сам.
Кровать угрожающе прогнулась в середине, так что мы устроились на полу, уткнув подбородки в колени.
— Ты резковато выразилась, — сказал я.
— Откуда мне было знать, что она англичанка?
— Ну, учитывая обстоятельства, она это вполне пережила.
— Бывают же обидчивые люди.
После того как нас вышвырнули из “Козини”, было самое время напомнить Джинни, что я живу прямо за углом. По пути мы миновали магазин, где продавались готовые цыплята и вино, так что в конце концов мы поели у меня. Я провел экскурсию по комнате, а Джинни предложила пропустить кресло, если экскурсия чересчур затянется, так что в общем и целом все шло неплохо.
Мы выпили две трети вина, и тут Джинни сказала:
— У тебя на стенах нет картин.
Я пропустил это мимо ушей. Я раздумывал, как бы повернуть разговор в направлении судьбы, особенно применительно ко мне и Джинни.
— У тебя даже снимков нет, — сказала она. — Ты не любишь разглядывать семейные снимки?
Я сказал, что это никогда не приходило мне в голову. Может, ей нравится поэзия?
— А Люси? — сказала она. — У тебя должны быть снимки Люси.
Я сказал, что само собой. Может, она еще голодна?
— Можно взглянуть?
— Прости?
— На Люси, я хочу взглянуть на снимок Люси. Ну, девушки, которую ты любишь.
— Ах, на эту Люси, — сказал я. — Нет. Вообще-то я… Не здесь. К тому же она лучше выглядит у меня в голове, чем на фотопленке.
— Она что, некрасивая?
— Да нет, — сказал я. — Просто сексуальней одета.
— Что?
— У меня в голове.
— Мне кажется, ты стесняешься.
— Не стесняюсь.
— Тогда почему ее прячешь?
Джинни сделала вид, что заглядывает под матрас, поэтому мне пришлось отклониться. Пытаясь не столкнуться со скелетом цыпленка, я стукнулся головой об дверь. Джинни встала голыми коленками на кровать, и платье затрепыхалось вокруг ее бедер. Она выдвинула верхний ящик комода.
— И здесь нет. — Она обследовала свернутые шариками носки.
— У тебя красивые руки, — сказал я.
— Или она у тебя вместо закладки. — Она взяла несколько толстых книжек по истории и перелистала.
— Джинни, вообще-то у меня нет снимка.
— Конечно, есть. Ты же ее любишь.
Наконец она схватила пенал фирмы “Хеликс”, единственное место, где я еще мог что-то прятать. Открыла пенал, и трудно было сказать, разочарована она или нет. Отполированными ногтями она раздвинула карандаши и достала сигарету Джулиана.
Джинни вытащила сигарету, показала мне так, будто я ее никогда раньше не видел. Сигарета начала стареть. Вся сморщилась, как стариковская одежда.
— Зачем у тебя сигарета в пенале?
— Потому что это не простая сигарета, — сказал я, наконец-то увидев возможность. — Это волшебная сигарета.
— Я была готова сказать ему, что ошибалась, хотя знала, что не ошибалась.
— Он говорил, что ты наверняка права и, возможно, курение — это ужасно. Но он в это не верил. Это и есть любовь?
— Я поняла, почему женщины в трущобах время от времени хотят покурить, чтобы утешиться.
— Он говорил, что ежегодно умирают сотни тысяч курильщиков, но это он просто хотел доставить тебе удовольствие.
— А чтобы доставить удовольствие ему, я говорила, что сто тысяч умерших курильщиков не означают, что сто тысяч некурящих никогда не умирали.
— Или что курильщики не умерли бы, если б не курили.
— Именно. Вот это, — сказала Эмми, — и есть любовь. Готовность к переменам.
— Помнится, он как-то неопределенно извинялся.
— И я тоже. Дело не только в смерти и умирании или даже больных легких и зловонном дыхании. Теперь я это знаю. Я прочла книгу.
— Дело не только в крутизне и чтобы стать, как Хамфри Богарт. Частицы налипают на одежду и вызывают сердечную слепоту и головокружение. Не говоря уже о химикалиях и канцерогенах.
— Мне больше всего понравилась глава о нюхательном табаке. Можно его с чем-нибудь смешать, чтоб получился твой любимый запах.
— Фенола, изопрена и мышьяка.
— Персика и лаванды. Иногда эссенции герани.
— Двуокиси серы, окиси углерода, нитробензола.
— Черной смородины и малины.
— Зета-нафтиламина.
— Мускатного ореха и ванили.
— N-нитрочтототамэтиламина.
— Бергамота, каскариллы и розмарина.
— Бензопирена, винилацетата.
— Перечной мяты, сандалового дерева и валерианы только что из цветка.
— Формальдегида.
— Ментола.
— Метанола.
— Кардамона.
— Кадмия.
— Цитрусовых.
— Цианида.
— Цитрусовых. Не стоит и эту сторону забывать.
— Нет, не стоит забывать обе стороны.
— Я думаю, это и есть любовь.
— Обычно волшебные сигареты выглядят получше. Моложе.
Она понюхала.
— Вообще-то пахнет довольно приятно.
— Не обманывайся. Все изменится, когда ты ее закуришь.
— В тюрьмах сигареты используют вместо денег, — сказала она. — Мне сестра рассказывала.
— Знаю. Они издавна что-нибудь да заменяют.
— Если я ее поцелую, то превращусь в принца?
Она взяла сигарету Джулиана в рот и сомкнула красные накрашенные губы вокруг фильтра. Она держала ее, как соломинку для питья, не совсем уверенная, что это за питье, повращала глазами и сделала вид, будто затягивается, а потом вынула сигарету изо рта, опять сделав вид, будто выпускает дым, помаргивая, точно испанская курильщица.
— Как элегантно, — сказала она. — Как неумно.
Потом она взяла сигарету и зажала ее под носом, придерживая верхней губой: сигарета — словно прямые белые усики.
— Смешно, а? — Губы скривились, голос исказился, но когда она попыталась изобразить Ретта Батлера, сигарета вывалилась, хотя Джинни поймала ее, не успела сигарета миновать подбородок. — Вообще-то, дорогуша, — сказала она, — я не могу изобразить Хамфри Богарта.
