То же можно сказать про многочисленных бандитов, воспетых в фольклоре Мексики и других латиноамериканских стран. Исключение составляют Эмилиано Сапата и Панчо Вилья, в годы Мексиканской революции выросшие в настоящих народных вождей; первый был предательски убит в 1919 году, второй — в 1923-м. Еще один «Робин Гуд», на сей раз чилийский, — Хоакин Мурьета, воспетый в кантате Пабло Неруды и рок-опере Алексея Рыбникова. Не преуспев в добыче золота в Калифорнии, этот предприимчивый иммигрант возглавил шайку, нападавшую на белых поселенцев, — по легенде, те изнасиловали и убили его жену Тересу. В конце концов Мурьета (это прозвище означает «печальный») был застрелен отрядом самообороны, а его голову в банке со спиртом еще долго показывали зевакам за деньги.
Бразилец Лампиан (что значит «керосиновая лампа», его настоящее имя — Виргулино Феррейра) 20 лет терроризировал со своей шайкой северо-восток страны, отбирая добро у местных богачей, которые убили его отца, и раздавая бедным. В 1938 году предатель выдал его полиции; в неравном бою погибли сам разбойник, его верная подруга Мария Бонита и большинство бандитов. В Бразилии Лампиан до сих пор популярен не меньше, чем Робин Гуд в Англии — ему посвящены песни, фильмы, комиксы и даже глиняные куклы-свистульки, до чего англичане конечно же не додумались.
В XX веке славу Робин Гуда разделили такие идейные революционеры, как Нестор Махно и Эрнесто Че Гевара. В результате и самого Робина стали считать приверженцем революционных, чуть ли не коммунистических взглядов, убежденным врагом короля и феодалов. Однако народные предания не дают для этого никакого основания — в них разбойник искренне предан монархии и никак не пытается изменить существующий строй. Его протест направлен против отдельных представителей знати и церкви, прежде всего тех, кто обидел его самого или его друзей. Похоже, такими же были и его исторические прототипы, что нетрудно понять — все они были плотью от плоти средневекового общества и никак не могли выйти за пределы свойственных ему мнений и норм.
Выдающийся британский историк Эрик Хобсбаум в своей книге «Бандиты» (1970) назвал Робин Гуда образцом «социального бандита» — так он назвал тех преступников, кто не просто зарился на чужое добро, но выражал стихийный протест бедняков против социальной несправедливости. Хобсбаум писал: «Социальные бандиты — это крестьяне, которых помещики и государство считают преступниками, но которые по-прежнему пребывают внутри крестьянского общества, где их рассматривают как героев, мстителей, борцов за справедливость, даже вожаков — то есть как тех, кем восхищаются, кому помогают, кого поддерживают. Отношения между обычными крестьянами и повстанцами, изгоями, разбойниками — самое интересное в феномене социального бандитизма»[69].
В длинном списке своих героев Хобсбаум выделяет Робина как представителя категории «благородных разбойников» (две другие категории — «мстители» и «бунтари»). Для этой группы социальных бандитов характерно все то, чем знаменит Робин Гуд: раздача бедным имущества богачей, нежелание убивать иначе как для самозащиты, знакомство с королем, который прощает его и берет на службу. У всего этого имеется общая причина: благородный разбойник не отвергает власть богатых и их законы — напротив, он требует соблюдения этих законов как «данных от Бога» и поэтому «представляет чрезвычайно примитивную форму социального протеста». Настолько примитивную, что Робин, по мнению историка, является не реальным лицом, а мифом, образцом для подражания. В народном восприятии он живет всегда, не рождаясь и, значит, не умирая. Другая его важная черта — неотъемлемая, несмотря на все легенды о знатном происхождении, принадлежность к крестьянству. Миф о Робин Гуде мог родиться только в крестьянской среде с ее жаждой справедливости, суеверностью и наивным монархизмом.
Построения Хобсбаума сразу же подверглись критике. Указывалось, что образ действий Робина не так уж примитивен — он характерен именно для периода разложения феодализма. Легенды о благородном разбойнике в Англии, как и в других странах, могли сочинять и слушать не только крестьяне, но и представители других социальных групп. К тому же Робин — не крепостной крестьянин, а йомен, а для этого сословия характерны свои, не вполне крестьянские идеи и представления. Но главное автор «Бандитов» угадал верно: шервудский атаман не стремится к революции, а всего лишь защищает закон от его преступного служителя — шерифа Ноттингемского. Разобравшись в его намерениях, король прощает Робина и делает его своим доверенным слугой — с точки зрения йоменов, итог вполне закономерный. К этому же стремились участники восстаний Уота Тайлера и Джека Кэда, выдвигавшие лозунг «законного мятежа» (legitimate rebellion).
Власть думала иначе — для нее любой мятеж был незаконным, и головы его участников в конце концов оказывались выставлены на Лондонском мосту. Баллады о Робин Гуде так и остались народной мечтой, добавившей к идиллии лесного братства социальную фантазию о союзе короля с его народом против общих врагов — жадных чиновников и неправедных судей.
Глава пятая
Легенда продолжает жить
Последние баллады о Робин Гуде были сложены в XVII веке, незадолго до буржуазной революции, которая бесповоротно изменила облик Англии. К тому времени благородный разбойник прочно обосновался не только в народной, но и в официальной культуре. Если в средние века он представлял только простой народ, противостоящий знати и церковной верхушке, то теперь сделался выразителем чувств и идеалов всех англичан. Неслучайно в период острой идейно-религиозной борьбы, закончившейся революцией, ораторы и публицисты враждующих партий пытались зачислить Робина в ряды своих сторонников. Одним из проявлений этого была «Подлинная история» Мартина Паркера, где, как уже говорилось, разбойник пылал такой ненавистью к католической церкви, что лично кастрировал блудливых монахов. При этом Робина часто считали выразителем вольного «народного духа», противостоящего как католическому гнету, так и пуританской нетерпимости. Таким его вывел в своей пасторали «Печальный пастух» (1641), знаменитый поэт и драматург Бен Джонсон.
Пуритане и правда выступали против всего, что связывалось с именем Робина — майских игр, веселья, винопития и танцев. В то же время и они были не прочь воспользоваться популярностью разбойника в своих целях. Перед выборами в парламент в 1640 году они даже создали «Робинову партию», выдвинув кандидатом от нее «пуританского джентльмена Александера Попхэма, достойного, по мнению многих, зваться Робин Гудом, поскольку он был объявлен вне закона за долги». Попхэм выборы проиграл, но его однопартийцы (один из них имел прозвище Маленький Джон) попали в парламент и присоединились к противникам короля. В результате уже через полгода Карл I Стюарт бежал из взбаламученного Лондона на север. Его временной резиденцией, что интересно, стал Ноттингемский замок; тем самым король невольно отождествил себя с ненавистным шерифом легенды — и как знать, не предопределило ли это его поражение?
В январе 1649 года Карл I был обезглавлен, и в Англии воцарилась пуританская диктатура Кромвеля. Вместе с Пасхой и Рождеством новая власть запретила как «богомерзкое язычество» майские игры со всеми их атрибутами, включая Робин Гуда. Однако баллады о разбойнике продолжали печататься и даже умножили свою популярность — как враг феодалов и церковников Робин весьма импонировал сторонникам революции. В разных местах вопреки запрету в мае чествовали Робина и девицу Мэриан, причем в праздниках принимали участие и офицеры республиканской армии; такой праздник состоялся, например, в 1652 году в деревне Энстон в Оксфордшире. Робин не утратил популярности и после реставрации Стюартов в 1660 году. Теперь его считали символом «старой веселой Англии», вновь расцветшей после пуританских строгостей. Именно тогда в Ноттингеме, жители которого втайне оставались роялистами, была написана пьеса «Робин Гуд и его отряд солдат». Там к Робину, командиру батальона кромвелевской армии, являлся посол от шерифа Ноттингема с известием о возвращении короля. После недолгих колебаний бывший разбойник подчинялся законному монарху и обещал отныне жить честным трудом.
