— Это все вздор!
После этого Наполеон вспылил прямо во время официальной встречи. В очередной раз натолкнувшись на неожиданное упорство русской стороны, император французов бросил на пол свою шляпу и начал топтать ее ногами. Александр с улыбкой посмотрел из него, помолчал немного, а затем спокойно сказал:
— Вы вспыльчивы, а я упрям. Гневом от меня ничего не добьешься. Поговорим, обсудим — иначе я ухожу.
И он направился к двери, а Наполеону оставалось только замолчать и удержать его, но при этом его дело нисколько не подвинулось вперед.
* * *
В конечном итоге Наполеон подписал провальную для себя конвенцию, которая не дала ему ничего нового по сравнению с тем, о чем было договорено еще в Тильзите. По сути, к концу эрфуртской встречи «император Александр добился от Наполеона выполнения если не всех, то, по крайней мере, весьма многих своих требований»[362].
А Талейран после этого заявил в кругу своих близких людей:
— Знаете, все спасают Францию. Это случается по три-четыре раза в год. В Эрфурте я спас Европу.
После этого он продолжил секретную переписку с советником русского посольства в Париже Карлом Васильевичем Нессельроде. В переписке же того с Санкт-Петербургом Талейран «с той поры стал именоваться “юрисконсультом”, “моим другом”, “нашим книгопродавцем”, “кузеном Анри”, а то и просто “Анной Ивановной”»[363].
Естественно, Талейран очень рисковал, ведь стоило императору Александру захотеть показать Наполеону свое дружеское к нему отношение, и бывшему министру наступил бы конец. Но «Анна Ивановна» все просчитала точно: русские не выдали его. Сам же Наполеон долгое время вообще ни о чем даже и не подозревал.
Биограф Талейрана Ю. В. Борисов пишет: «Можно ли говорить о государственной измене Талейрана? Да, несомненно. Являясь доверенным лицом Наполеона на свидании в Эрфурте, он призвал союзную державу к борьбе с Францией»[364].
Это не просто не совсем так, а совсем не так. Талейран призывал не к борьбе с Францией, а к спасению Европы и к сопротивлению потерявшему чувство реальности Наполеону. Это, очевидно, не одно и то же. Несомненным же является лишь то, что пути Талейрана и Наполеона бесповоротно разошлись. Теперь Талейран окончательно понял, что «пришло время дать Франции нового начальника, и он хотел иметь возможность решать, каким будет этот начальник»[365].
Жан Орьё по этому поводу категоричен: «Посмотрим на то, что некоторые историки называют “Эрфуртским предательством”, но что, на самом деле, было лишь возвращением на место того, что было переставлено незаконно. По отношению к Наполеону это было предательство, по отношению к Франции и Европе — мудростью»[366].
По сути, Наполеон уже давно не был Францией, и последнюю надо было срочно спасать.
* * *
Императоры расстались 14 октября 1808 года, тепло обнявшись на прощание. Союзный договор между ними был подписан, но он так никогда толком и не соблюдался.
Кстати сказать, именно в это время император Александр пожаловал Талейрану орден Святого апостола Андрея Первозванного. Но самым удивительным оказалось то, что «Анна Ивановна» в это же время «по совместительству» занимался «взаимовыгодным сотрудничеством» еще и с Австрией. Может быть, это слишком громко сказано, но, во всяком случае, он «держал Меттерниха в курсе всего»[367].
Сближение Талейрана и Фуше
«Наполеон, конечно, ничего не знал об этих “негоциациях”, как писали старинным слогом в тогдашних русских дипломатических бумагах. Но императору тотчас же донесли о непонятном сближении Талейрана и Фуше, бывших до этого явными врагами»[368].
В частности, 20 декабря 1808 года Фуше вдруг объявился собственной персоной на приеме в особняке Талейрана. Никто не мог поверить собственным глазам, особенно когда два «врага», «взявшись за руки, принялись прогуливаться из одного зала в другой»[369].
И это были люди, которые еще в октябре 1808 года считались заклятыми противниками!
Тогдашний австрийский посол в Париже Клеменс фон Меттерних написал в Вену, что «эти люди, стоящие во Франции в первом ряду в общественном мнении и по уровню влияния, еще вчера противостоявшие друг другу по взглядам и интересам, сблизились из-за обстоятельств, независимых от них самих»[370].
Да, они были совершенно разными. Фуше являл собой типичного представителя «третьего сословия», а Талейран был из аристократов. Их взаимная антипатия быстро переросла во взаимное презрение, и это, казалось бы, должно было блокировать любое сближение. Но, как очень верно отмечает историк Луи Мадлен, «они оказались слишком политиками в душе, чтобы их взаимная ненависть могла звучать громче их интересов»[371].
Надо сказать, что к концу 1808 года их интересы пересеклись и точкой пересечения стала оппозиция по отношению к Наполеону.
До 20 декабря 1808 года Фуше никогда не пересекал порога дома Талейрана. Что же вдруг так резко изменило их отношение друг к другу? Считается, что посодействовал их первой встрече Александр Морис Блан де Ланотт, граф д’Отерив. Он работал в министерстве иностранных дел, в свое время несколько лет находился в США, прекрасно знал Талейрана и даже считался его негласной «правой рукой». Он-то и организовал эту встречу. Почему? Да потому, что граф д’Отерив был человеком умным, на все имеющим свое мнение. Еще в декабре 1805 года он написал Талейрану, что Наполеон, «похоже, поднялся выше своих собственных идей»[372].
Если он так думал после Аустерлица, то можно себе представить его суждения в 1808 году…
Известны, например, такие слова д’Отерива о Наполеоне: «Я не вижу, как он может прийти к миру, иначе как раздавив всех вокруг»[373].
Сначала граф д’Отерив переговорил с Фуше, потом — с Талейраном. И встреча состоялась, так как оба этих человека к тому моменту уже предвидели крах слишком вознесшегося вверх императора. Соответственно, нужно было заранее подготовиться к этому и решить, что делать в случае, например, гибели Наполеона на очередной войне. Это и стало главной основой для их сближения. И, кстати, их первый конфиденциальный контакт имел место в салоне княгини де Водемон, которая до того принимала их по отдельности[374].
