Растущая луна вызвала в его памяти знамена, реющие впереди грозных полчищ мавров во время бесчисленных сражений, в которых ему довелось принимать участие. А когда она вот-вот должна была скрыться за холмом, сержант понял, что опасность неизбежна, а потому спустя несколько минут он ворвался в хижину, чтобы растолкать своего командира.
– Проснитесь, капитан! – настойчиво умолял он. – Проснитесь, пожалуйста!
Кастаньос в тревоге открыл глаза.
– Что стряслось, Наварро? – пророкотал он. – Что это ты так раскричался?
– Слава богу! – прозвучало в ответ.
– Почему «слава богу»? – спросонья недоумевал капитан, приподнимаясь на своей походной кровати.
– Потому что вы проснулись.
– А чего ты ждал, скотина, ведь ты чуть не вывихнул мне плечо?
– Просто больше никто не проснулся. – Ответ суетливого сержанта совсем сбил капитана с толку. – Остальные не открывают глаз, даже если их пинать ногами.
– Как такое может быть?
– Не знаю.
– Они мертвы?
– Нет, но они в беспамятстве. Даже Фернан храпит как боров.
– Ты пил воду, которую принесли дикари? Сержант отрицательно мотнул головой.
– Вечером – нет, – смущенно сознался он. – Она показалась мне слишком соленой, и я решил попить из вашего кувшина.
– Проклятые сукины дети!
Тут капитан Диего Кастаньос понял – никаких других объяснений ему не понадобилось, – что попал в грязную ловушку: дикари не посмотрели на то, что их четверым товарищам пришлось вдоволь напиться из бурдюков, а потом спать без просыпу несколько часов кряду, лишь бы враги последовали их примеру.
Он натянул сапоги, схватил оружие, выскочил наружу и вскоре сам убедился в том, что все, начиная с сержанта Фернана Молины и кончая последним рекрутом, даже брат Бернардино де Ансуага, лежали бревнами и никак не реагировали на пощечины.
Пересвисты зазвучали все чаще, и по спине капитана пробежали мурашки.
– Нас провели, Наварро! – не выдержав, воскликнул он. – Нас кругом обставили, и боюсь, это все Баэсуля и его люди.
– И что же нам теперь делать?
– Сражаться!
– С кем?
Ответом был град увесистых камней, вылетевших из темноты. Он был таким интенсивным, что, когда камни просвистели у них над ухом, тут же последовал приказ:
– Беги, черт! Беги, не то нам вышибут мозги! Они ринулись в темноту, пригнув голову, спотыкаясь и чертыхаясь, уверенные в том, что вот тут-то им и конец, вместе со всеми их чаяниями и невзгодами. Не успели они скрыться из глаз, как появились (прав был Кастаньос) Гонсало Баэса, Бруно Сёднигусто и Амансио Арес, поспешившие зажечь факелы, которые несли в руках, и в их свете стали осматривать одно за другим лица спящих.
– Свяжите руки Молине и этим троим мерзавцам и освободите пленников, – отрывисто приказал антекерец. – И постарайтесь держать в стороне островитян: чем меньше они будут в этом участвовать, тем лучше.
Пока подчиненные выполняли приказ, лейтенант набросал кучу дров, развел костер, уселся на табурет, успевший послужить эшафотом, и приготовился ждать, когда спящие очнутся.
Он не смог бы точно сказать, счастлив он или несчастен.
Да, ему удалось решить трудную проблему без кровопролития, но при этом он ступил на скользкую почву, где его ожидало множество опасностей.
В первую очередь его мучил совершенно конкретный вопрос: кто он – все еще офицер королевской армии или уже изгой?
Кто на него ответит?
Как можно, не побывав на острове, не ведая, что именно здесь творилось в последние месяцы, разобраться, кто прав, а кто виноват?
Что может сказать в свое оправдание офицер, отдавший подчиненных на милость дикарей? Ведь те хоть сейчас могут выйти из своих укрытий и безнаказанно размозжить несчастным головы камнями.
До какой степени можно полагаться на слово Бенейгана? А что, если жажда мести, взыгравшая в туземцах, окажется сильнее уважения, которое они питают к предводителю?
Наверняка очень трудно забыть то зло, которое причинили им испанцы, не говоря уже о позорной сцене – когда самый почтенный член их сообщества на их глазах пытался удержать равновесие, стоя на табурете с веревкой на шее. Случись что-либо подобное в Антекере, эти спящие бедняги превратились бы в покойников.
– Тебе незачем за них бояться: мы не способны кого бы то ни было убить, и меньше всего – людей беззащитных.
Гонсало Баэса был благодарен Тенаро, который опустился перед ним на корточки. Лейтенанту передалось спокойствие старика: стоило только взглянуть ему в глаза, как стало ясно, что островитяне в самом деле ни за что не лишат жизни человека, находящегося в бессознательном состоянии.
Как по плоду можно определить, с какого он дерева, так и поведение стариков может многое рассказать об окружающих – тех, кто разделил с ними долгое существование, протекавшее без ненависти, злобы, насилия или алчности, в мире и покое. Кое-кто считает, что они спят на ходу или «обленились», однако их безмятежность – всего лишь результат того, что две тысячи лет поколения этих людей наблюдали, как солнце проходит у них над головой, вдыхали запах моря и слушали шум ветра.
– Твой дядя убил бискайца Ласаро… – напомнил он островитянину.
– Мой дядя – это особый случай, его поступок вошел в нашу историю как самое кровавое деяние, о котором сохранилось воспоминание, – невозмутимо ответил тот. – Ласаро был насильником, который не щадил даже маленьких девочек. Надо признать, что Кастаньос отвратителен, но он никогда не дотронулся до женщины без ее согласия. Если бы он так поступил, то сейчас был бы уже мертв, потому что даже самых мирных людей охватывает приступ ярости, если их довести до крайности.
– Ты тоже пережил тяжелый момент, когда тебя чуть не повесили, а я что-то не заметил у тебя ни малейших признаков ярости, – напомнил ему лейтенант. – По-моему, ты и бровью не повел.
Старый Тенаро протянул свою костлявую руку, ласково положил ее на колено собеседнику и широко улыбнулся.
– Глупо волноваться перед визитом, которого я жду уже давно… – сказал он. – И если хочешь, открою тебе секрет: в моем возрасте мгновенная смерть предпочтительнее страданий, вызванных бесконечными недомоганиями тела, которое ведет себя просто предательски. Если бы табурет выбили у меня из-под ног, мне не пришлось бы долго взбираться на гору по пути домой.
– Но ведь в таком случае твое тело не смогли бы забальзамировать.
– Еще одной заботой было бы меньше! – тут же прозвучал ответ, не без мрачного юмора. – Мое тело в любом случае неизбежно окажется на дне пещеры, зато мою душу ждут не дождутся в каком-то неизвестном замечательном месте.
Лейтенант Баэса, окончательно сбитый с толку, наклонился вперед с явным намерением увидеть вблизи реакцию собеседника и сказал:
