— Я вернусь, если ты расскажешь родителям о нас.
Рот у Кэла забит пиццей. Дожевав кусок, он кладет приборы по бокам от тарелки:
— Ты же знаешь, как все обстоит, Алиса.
По выходным — его выходным — мы шли к реке, покупали кофе навынос и спускались на пляж, если был отлив. Там мы охотились за сокровищами — камешком в виде сердца, серебристой гайкой, которую можно было надеть на палец. Мы просыпались вместе. Засыпали вместе.
— Значит, нет, — говорю я.
Его взгляд полон тоски.
— Я тебя не понимаю.
— Нет, не понимаешь.
Я не могу всю жизнь прожить за скобками. Но я не могу объяснить это ему.
— Мы встречались три года, Алиса. Нам было хорошо вместе. Между нами было что-то. Я никогда не пытался изменить тебя. Не пытался удержать от поездок.
Не надо было вообще звонить ему. Во второй раз ничуть не легче.
— Ты ведь даже такой малости не можешь для меня сделать, Кэл.
Вижу, как его глаза темнеют.
— По-твоему, потерять свою семью — это малость? — произносит он медленно и тихо. — Всю семью, всех до единого. Ты готова пойти на такое ради меня? Разбить им сердце? Никогда не увидеться с ними снова?
Я смотрю на него. Мне нравятся его глаза, его густые ресницы. Линия подбородка. Форма ушей. Касаюсь бирюзового шелка на левом запястье. Швы обметаны вручную. Я испортила мамино платье. Вспоминаю, как мы с папой и сестрами сидели на балете, ели мороженое из картонных коробочек, обсуждали либретто.
— Ты прав, — говорю я.
Кэл хмурится.
— Ты прав, — повторяю. Раньше я как-то не задумывалась об этом. — Я бы так не смогла.
Черт, ведь я не отказалась бы ради него даже от Си.
Кэл кивает. Берет кусочек пиццы и сует его в рот.
— Нам было здорово вместе, — говорит он, прожевав. — Мы же как-то справлялись со всем, да?
Я слегка улыбаюсь:
— Да, нам было здорово. Но это уже в прошлом.
Он облизывает губы:
— Не обязательно.
— Прости, что снова завела этот разговор.
Кэл наклоняется ко мне:
— Мы могли бы попробовать снова. Повстречаться. Посмотреть, как пойдет.
— Я буду в Дели.
— Можно я как-нибудь загляну к тебе в гости?
Он смотрит мне в глаза. Сердце болит. Все во мне болит.
— Мне пора, — говорю я, вынимая из кармана двадцать фунтов, но Кэл качает головой, и я сую банкноту под свой бокал.
Когда я прохожу мимо Кэла, он делает движение рукой. Хочет коснуться меня? Но он лишь прижимает пальцы к губам, и я выхожу на улицу, в ночь.
Десять фраз, которые я бы сказал о Лондоне
1. Люди роняют больше всяких вещей, чем ты можешь себе представить.
2. Здесь лучше, когда светит солнце.
3. Он и больше, и меньше, чем тебе кажется.
4. Здесь есть доброта.
5. Подойди как можно ближе к электростанции Баттерси и прислушайся, как щебечут скворцы возле самого берега.
6. На дереве, что у входа в парк Лондон-Филдс, висят часы.
7. На углу Мандела-роуд и Пейдж-Уолк есть бак, окрашенный в черный и белый.
8. На углу Ноэл-стрит и Поланд-стрит, неподалеку от Оксфорд-Серкус, на стене нарисован человек, читающий книгу возле сломанного дерева.
9. Места, не самые заманчивые на вид, часто оказываются интереснее прочих: за высотками Хейгейт-Истейт прячется лес.
10. Этот город нельзя узнать по-настоящему.
К нашему с тобой уголку я приближаюсь очень осторожно. Люди замечают повторяющиеся действия — да, даже в этом городе, как ни странно. Убедившись, что никто не смотрит, я раздвигаю листья и добавляю цвета, украшаю жилище.
Заходи, добро пожаловать. Ты поднимешь глаза к потолку и улыбнешься. Удивительно, правда? Давай я расскажу тебе об этом. Дело в том, что у каждой буквы есть свой цвет. Ты тоже это видишь? Я всегда знал, что так и будет. Но, наверно, у нас с тобой цвета разные. Ладно, давай лучше я просто покажу. Вот твое имя. Льдисто-голубая «А», золотая «Л», ярко-розовая «И», темно-синяя «С». Ты киваешь. И все понимаешь. Конечно, понимаешь. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец.
«Я переживал, что мне нечего будет тебе предложить», — скажу я. А ты улыбнешься немного грустно и ответишь: «Не стоило волноваться — разве можно желать чего-то иного? Я ведь всегда знала — вернее, догадывалась. И ждала, все это время».
* * *
Каждый день я прихожу к твоему дому — и всякий раз покидаю его в панике и тревоге. Стены в гостиной уже совсем белые, мебель снова расставлена по местам. Мешки с ветками и листьями убрали. Ты собираешься уезжать, а я еще не закончил. Наш уголок должен быть идеальным. Интересно, ты умеешь ждать? Или ты как твоя мама? Та была просто ураган: подхватит, закрутит — и выбросит, растерянного и запыхавшегося.
Наш роман длился чуть больше года. Я всегда винил Малкольма в том, что он все разрушил, но, возможно, наши отношения закончились еще раньше. Помню, как однажды днем в Блумсбери твоя мама села возле окна, сжала в пальцах край занавески, прислонилась лбом к стеклу и сидела так очень долго — я уже подумал было, что она заснула. Когда она наконец шевельнулась, я спросил, что случилось. Она обернулась: по щекам текли слезы.
— Эти игры в прятки мне уже осточертели, — сказала она. — Просто невыносимо.
Я посмотрел на нее и подумал, что был бы счастлив прожить с ней остаток дней в этой крошечной квартирке.
— На меня все давит, я задыхаюсь, — продолжала она.
Что я мог на это ответить? Я погладил ее по плечам, поцеловал в шею, попытался увлечь ее фантазиями о том, как мы сбежим в Италию, Шотландию или Австралию. Но она отстранилась:
— Даниэль, у меня дети. И муж.
— Я знаю, знаю.
— Ничего ты не знаешь.
Потом я купил вина и маленьких пирожных. Мы сидели на кровати, скрестив ноги, и пили из высоких бокалов «Мадлен». Твоя мама рассказывала о том, как хотела стать балериной, как вставала раньше всех в доме и занималась в гостиной. Арабеск, глиссад, па-де-ша — всплывают сейчас в памяти слова. «Покажи что-нибудь», — попросил я. Она рассмеялась и ответила, что уже забыла все движения, но потом спрыгнула с кровати и заскользила по комнате, глядя куда-то вдаль и мечтательно улыбаясь.
— Вот бы время остановилось… прямо сейчас, — сказал я.
Твоя мама посмотрела на меня, удивленно вскинув брови.
— Если бы время остановилось, тебя бы уже не было в живых, — вздохнула она.
Ты не представляешь, как медленно тянулось время с тех пор, как мы с ней расстались. На улице время тянется медленнее, но здесь оно и почти ничего не значит. Какой сегодня день, что будет завтра — какая разница. Часы я продал много лет назад.
