Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
– Да и забери их себе! – проговорил елейно аббат. – У меня нет свободных лошадей, чтобы тащить их из таких зарослей.
Португалец низко поклонился, давая понять, что согласен, и, как бы вспомнив, спросил:
– Так в самом деле можно заменить мне подарок? Медный крест – предмет тоже святой. А серебром пусть владеет аббатство!
Его даже оставили на совместную трапезу. Португалец плотно поел и через час вернулся к въездным монастырским воротам, где его, томясь, ожидал хромой дровосек. Под мышкой названный сын дровосека нёс лакированный, очень красивый ящик из розового кипариса.
– Завтра, – ответил на его немой вопрос Португалец, – пришлют нам служку, который поклеймит пятнадцать деревьев, подаренные мне для нового дома аббатством. Нужно вина приготовить, еды хорошей, – чтобы он поставил клейма на те деревья, которые сами укажем.
Больше всех этому внезапному счастью радовалась Абигаль. Своей женской душой она не очень-то понимала, что такое комель, вершина, сгон, сучковатость. Она, словно ребёнок, радовалась принесённой молодым мужем милой вещице: розоватого дерева ящичку – с лаковой крышкой на петлях, с алой тканью внутри. Она тотчас поместила в ящик свои женские драгоценности: две иглы, три длинных нитки, намотанные на гладко оструганные щепки, ножницы и напёрсток.
А Португалец и Ганс, наточив топоры, взялись за тяжкую и сладкую мужскую работу. Продираясь сквозь заросли, они рубили сучья у сваленных деревьев и распиливали отобранные для себя стволы – длинные, ровные. Распиливали на одинаковые брёвна – по четыре больших шага в длину. Дом предполагалось рубить небольшой. Да и более длинные брёвна им было бы вытащить не под силу.
Через неделю на берегу реки лежало не имеющее цены сокровище: шесть десятков брёвен – беловато-жёлтых, со снятой корой. (Каждый ствол подарил дровосекам по четыре бревна.) Здесь же сложены были и сучья, стянутые в дровяные вязанки, и верхушки деревьев, и даже кора: в хозяйстве лишнего дерева не бывает. Потом эти брёвна, подтянув каждый свой край к животу и осторожно переступая, грузили в лодку – по одному. И Португалец исцарапанными, в смоле, горящими от непосильной работы руками брался за вёсла. Две недели он плавал к острову и обратно и, хотя руки уже не слушались и под глазами легли чёрные тени, перевёз всё – даже подсохшие горки еловой, в широких лентах, коры.
Только после этого он позволил себе день отдыха. Но, кажется, если бы не было необходимости привести на место порубки лесного учётчика (чтобы предъявить ему ровно пятнадцать пней с монастырским клеймом), то и в этот день он не отошёл бы от своих брёвен.
– Всё, – сказал на следующий день Ганс. – Будем рубить. Пока дерево влажное – топор сечёт легко, а значит – и ровно, и быстро.
И теперь, приготовив за полдня свою известную порцию дров, он спешил, хромая, на берег, и Португалец перевозил его на остров. И после этого воздух над островом наполнялся частым, и таким мирным, и таким уютным тюканьем: работали топоры. Абигаль, сияя от счастья, порхала от очага к протоке – за водой – и обратно, и старалась из скудных продуктов приготовить, что повкуснее – и лепёшечки, и грибочки, и рыбку.
За два дня срубили пять венцов будущего дома, а потом пятый сняли (чтобы не поднимать тяжёлые брёвна на опасную уже высоту), положили на землю и продолжили с него – как с первого. И ещё через два дня – снова. И вот – на одном из свободных от кустов пятачке острова, заваленного жёлтыми длинными щепками, стояли три весёлых и свежих жёлтых квадрата: два – в пять венцов брёвен, и один – в четыре. На четвёртом, чуть более низком, высились три большие буквы “Д”: стропила.
– Теперь отдохните! – попросила Абигаль, и муж и отец молчаливо с ней согласились, но “отдыхать” взялись по-своему: утащили лодку на болото и стали рвать и грузить в неё длинные пряди зелёного болотного мха.
Потом, проваливаясь в бурую воду по колено, лодку притащили к протоке, и выгрузили мох на берег. И тогда уже в самом деле отдохнули. Но только до утра. А утром, тщательно выровняв каменную площадку возле скалы, взялись собирать дом – навек, основательно, прокладывая каждый венец толстыми полосами мха. Обоих шатало от усталости, и Абигаль со слезой в голосе просила их отдохнуть, но Ганс пояснил:
– Нужно собрать все венцы, пока мох не высох. Иначе он станет ломким, и тогда уже конопатить будет очень трудно. Но вот как только соберём – обещаю – два дня будем валяться. Может быть, даже пива купим у монахов по такому случаю.
Но и этот отдых вышел очень коротким. Ганс поспешил вернуться в лес, на работу, где уже иссяк запас впрок наготовленных дров, а Португалец, взявшись вдвоём с Абигаль, стал пилить оставшиеся брёвна вдоль – на доски, для двери и оконной рамы.
В той стене дома, что была обращена в сад и на весь остров, выпилили проём для двери, и Абигаль, положив ладошку на колотящееся сердце, вошла внутрь. Постояла в сумраке и прохладе, и запахе свежего дерева, и негромко сказала:
– Здравствуй, дом…
Казалось бы, закончено тяжкое дело, и хватит бы рвать жилы, но Португалец и Ганс, пошептавшись, затеяли ещё что-то. Однажды поймали в протоке громадную щуку и обменяли её на взятый на три недели большой медный котёл. Потом Португалец отправился к монашеской рыбной артели (той, что готовила рыбные обозы для ярмарки) и привёз от них несколько бочек много лет сваливаемой в одно место рыбьей чешуи. И ещё накопали где-то в лесу и привезли на остров вязкой беловатой глины. А песок на острове был, и его наносили наверх, ссыпав горкой, с низины берега, от реки. Ко всему этому добавилась бочка с известью.
– Что это будет? – любопытным воробушком вилась вокруг этих приготовлений Абигаль.
– Скоро сама всё увидишь, – ответил ей Ганс.
А Португалец, набрав в котёл чешуи, залил её водой и развёл снизу огонь. (Воздух тотчас наполнился вонью.) А потом, выкопав яму, вывалили в неё известь, песок и глину, а замесили всё это не на воде, а на жидком – из котла – рыбьем клее.
– Что же будет? – спрашивала сама себя Абигаль, хлопоча у костра.
А сын и отец разметили колышками площадку возле нового дома, с той стороны, где была дверь, и взялись выкладывать из плоских камней трёхстенный каменный куб. И в нём уже, в той стене, что была обращена в сад и на остров, оставили небольшой проём для окна, а двери вывели в сторону болота – к протоке и к лодке.
Теперь на острове был длинный дом, из двух половин, под общей, ещё более длинной, крышей: одна половина – бревенчатая, вторая – из камня. (Уж камня на острове было достаточно, за него платить не приходилось.) И в дальней теперь, бревенчатой части дома, сколотили большую лежанку и поставили шкаф и старый одёжный сундук (и там же нашёл себе место розовый кипарисовый ящик), а в каменной пристройке выложили обширную, почти на треть помещения печь. И возле печи были лавка, и стол, и бочка с водой, и немного посуды.
– Вот теперь – всё, – сказал, тяжело опускаясь на лавку, отец. – Теперь можете жить…
– Надо бы посмотреть, чем будем жить, – сказал, присаживаясь рядом, Португалец. – Посчитаем, жена, что будем есть зимой?
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
