— Он не причинил мне никакого вреда, — ответила она.
— Он горячий парень, даже слишком, и не умеет обращаться с женщинами. Вы совершенно уверены в том, что он не причинил вам никакого вреда? И не заставлял вас делать то, чего вы не хотели? Не было ничего, за что вы могли бы предъявить ему обвинение?
— Ничего.
— Потерпевшие иногда не хотят заявить о насилии над ними, потому что их запугали, и их можно понять. Но этому парню мы собираемся предъявить обвинение в убийстве, от которого он вряд ли отвертится. Все, что нам для этого надо, — это получить результаты исследования ДНК, которые должны прийти со дня на день. Когда мы их получим, он надолго окажется за решеткой, и вам нечего будет бояться.
— Он не причинил мне вреда, — ответила она.
— Иногда женщины думают, что способны перевоспитать таких ребят, как этот Сенатра. Но правда в том, что ничто и никто уже не может их исправить.
Он выдохнул и отбросил прядь волос со лба.
— Полагаю, вам имеет смысл последовать его совету. Лучше всего вам будет вернуться домой, прямо сейчас.
— Да, — ответил он, глядя на нее холодными глазами.
Не говоря больше ни слова, он пошел прочь, и вскоре его автомобиль скрылся из вида, увозя с собой Натана.
Ларк не провожала их взглядом. Чувствуя себя постаревшей на сорок лет, она пошла в дом, еле передвигая ноги.
Мог ли Трент оказаться прав? Может быть, она ошибалась в Натане? Действительно ли она хотела спасти его, изменить его, или она просто создала его в своем воображении, наделив его теми качествами, которые нравились ей в других людях? Кто ты, Натан Сенатра?
“Он поднял оружие на полицейского”, — сказал ее внутренний голос.
Ее взгляд бесцельно блуждал по стенам кухни. Рядом с раковиной стояла пластиковая бутылка, полная готового заменителя молока, резиновая соска была натянута на ее горлышко — он собирался выйти покормить теленка, но не успел. Рядом с бутылкой, в чистой стеклянной банке из-под маринованных томатов, стоял букет крохотных, нежных фиалок.
Глава 21
Всякий раз, когда автомобиль встряхивало на неровной дороге, боль в плече становилась просто невыносимой, ослепляющей, но все это не шло ни в какое сравнение с тем страданием, которое вызывало в его душе воспоминание о том, как испуганно кричала Ларк и с каким ужасным выражением мольбы она смотрела на него, когда он направлял пистолет на полицейских.
В этот момент ему оставалось только удивляться, как он дошел до такого безобразного Конца. Вспоминая тяжесть пистолета в своей руке, он искренне не мог припомнить, откуда этот пистолет взялся. Несомненно, это было какое-то временное помрачение ума.
В какой-то момент его конфликта с Трентом его сознание сузилось настолько, что остался один инстинкт выживания. Если в таких случаях кто-то угрожает оружием, то инстинкт подсказывает избавиться от нападающего как можно скорее.
То, что он подобрал оружие после того, как Харрис уронил его, уже труднее объяснить. Тут дело было скорее всего в том, что его зажали в угол, загнали в ловушку, и, чтобы выбраться из нее, следовало избавиться от полицейских. Разум молчал, над ним властвовала кровь предков, дравшихся за жизнь, честь и собственность до конца.
Но когда появилась Ларк, ее испуг, ее крик привел его в себя и заставил понять, как он выглядит в ее глазах. Это было — о господи! — просто ужасно.
Ну ладно драка — они с Трентом сцепились, словно два подростка, вспомнившие старые счеты. Натан начисто забыл, что тот теперь носит полицейский бэйдж. Но пистолет!
Натан никогда в жизни не имел огнестрельного оружия и не любил его. В детстве он попробовал было охотиться, но ему на всю жизнь хватило одного раза — тогда он просто не смог заставить себя нажать на спусковой крючок, чтобы выстрелить в беззащитное животное.
Ужасно было и то, что она собственными глазами видела его беспомощным и избитым, в наручниках, — это самое страшное унижение, какое только может испытать мужчина.
И, наконец, для себя он уже практически решил, он действительно убил Мэри-Джейн, хотя так ничего и не смог вспомнить.
Машину еще раз подбросило, плечо еще раз пронзила боль, и перед глазами у него стало расползаться красное пятно. Секунду или чуть больше он был готов потерять сознание. Он с силой зажмурил глаза, откинул голову назад и постарался дышать неглубоко, но часто.
Ларк.
Он не жалел себя, он жалел лишь о том, что невольно втянул эту женщину в неразбериху своей уже потерянной, как он считал, жизни. Она должна возвратиться домой, и со временем она, возможно, забудет его. Впрочем, не стоит себя обманывать — она его не забудет. После того что случилось, она уже не сможет верить никому. Потому что он успел изрядно накуролесить в ее жизни.
Когда он приходил в себя после выстрела пневматического пистолета, ему стало казаться, что вся эта история с Трентом — просто ночной кошмар. И тогда же, приходя в себя, он почти признался Ларк, что любит ее.
Машину снова подбросило, и он закусил нижнюю губу, чтобы не закричать. По его спине потекли струйки пота. А перед закрытыми глазами снова поплыли красные пятна.
Машину подбросило еще раз, в глазах у него потемнело, и он повалился на пол.
* * *
— Он прикидывается, — сказал Харрис и встряхнул Натана.
Голос Харриса слышался сквозь густую завесу боли, слов Натан не разбирал.
— Очнись, Сенатра, — повысил голос Трент. — Мы приехали. Вылезай.
Натан попытался, но тело не слушалось, в голове был какой-то туман, и лица Трента и Харриса качались и расплывались.
“Страшное дело”, — подумал он.
Кто-то подхватил его за вывернутую руку и потащил, обломок кости зацепил за обломок кости. Ноги Натана обмякли и переплелись, словно он был тряпичной куклой, но, несмотря на туман и грохот в голове, он не потерял сознания и чувствовал, как они тащили его куда-то, и услышал, как, обращаясь к напарнику, Трент сказал:
— Он не прикидывается.
Доктор Бейли, тот самый, что принимал младенца Натана у его матери, когда она рожала, неожиданно оказался очередным свидетелем его унижения.
— В который раз ты уже ломаешь эту ключицу? — спросил он, заканчивая бинтовать Натану грудь и предплечье.
Натан закрыл глаза и, откинувшись на койке, прислонился к бетонной стене тюремной камеры.
— В третий, наверное, — пробормотал он.
— Давай посчитаем. Первый раз ты сломал ее, когда упал с лошади. Второй раз — когда ты попытался поставить на ноги новорожденного теленка и корова набросилась на тебя. Тогда еще у тебя было повреждено несколько ребер.
