— Такие речи способны вести лишь мужчины, — недовольно фыркнула Глотис. — Да-да, все мужчины…
— И… вам, как всякому мужчине, и к тому же частому посетителю публичных домов, наверное, обычай агафирсов тоже очень нравится? — вдруг спросила из своего угла Филистина, впервые обращаясь к Леониду. — Впрочем, и в самой Греции отношение к женщинам, на самом деле, несильно отличается от того, что мы узнаем о варварах, и лишь выражается не так откровенно…
— Мне — нет, не нравится, — твердо ответил Леонид, оборачиваясь к Филистине и глядя ей прямо в глаза. — Я думаю, что у этого народа просто очень страшные, некрасивые женщины, на которых мужчины привыкли не обращать внимания. Но я уверен, что, если бы среди агафирсов случайно появилась хотя бы одна такая женщина, как ты, они тут же разом переменили бы все свои привычки.
— Браво, мой друг! — воскликнул Алкей. — По части манер ты на глазах делаешь успехи! Филистина, а ты, оказывается, хорошая учительница для незнакомых мужчин! И за это стоит выпить!
— Я учу только детей, — оборвала его Филистина, презрительно вздернув губу.
— Хм, хм, а еще я слышал о будинах, которые, говорят, едят одни сосновые шишки и понятия не имеют, что такое вино, — вспомнил Эпифокл, почувствовав вдруг после вина и педагогических речей настоящий прилив красноречия. — Так давайте же выпьем, друзья мои, за то, что мы не будины…
— А также не простолюдины… — тут же подхватил его тост Алкей, — которые вынуждены заниматься всю жизнь ради пропитания грубым физическим трудом или ремеслом. Ведь повседневный труд делает людей тупыми и несчастными — пусть же это навсегда останется уделом рабов, а не нас, свободнорожденных! Лишь настоящий человек достоин приятного досуга и такой деятельности, которая основывается на его духовных способностях, а вовсе не служит зарабатыванию средств к существованию. А к тому же мы, счастливчики, постоянно еще находимся под покровительством Муз, а также Дионисия, второе имя которого — Лиэй — освобождающий людей от мирских забот!
— Хм, прекрасно! — с готовностью поднял кубок Эпифокл. — Золотые слова! Нет, даже лучше — таких слов не добудешь в диких землях, где обитают варвары, их можно услышать только среди нас, свободнорожденных греков. Может быть, вот оно — наше счастье? Мудрость, которую мы впитываем в себя вместе с золотистым вином?
И с этими словами все присутствующие в комнате, в том числе и новый гость, с удовольствием осушили еще по одному полному кубку вина, и Леонид действительно вдруг впервые за долгое время почувствовал себя непонятно, беспричинно счастливым.
Примерно так же, как если бы он сейчас несся на всех парусах к желанному острову.
Но, может быть, Леонид уже и впрямь незаметно двигался по направлению к неведомой земле, которая называется твердым и простым словом «любовь», сам того пока совершенно еще не осознавая?
Одна из девчушек, опять-таки обращаясь к Леониду, поинтересовалась вслух, правда ли, что в Индии золото в пустыне стерегут гигантские муравьи — некоторые из них достигают роста человека — она слышала рассказ об этом от кого-то из заезжих купцов, с которыми беседовал ее отец.
Леонид, улыбаясь, ответил, что таких огромных муравьев лично он в Индии не встречал, но зато видел там очень худых и гибких людей, умеющих так закладывать ноги за голову, что издалека они действительно могут показаться похожими на огромных насекомых, но при ближайшем рассмотрении оказываются все же вполне миролюбивыми людьми, которые по доброй воле спят на острых железных прутьях или даже на наточенных мечах.
— Нет, вот тут я уже точно отказываюсь верить! — воскликнул Алкей. — Кому же захочется добровольно подвергать себя столь жестоким пыткам? И потом, ты что, разве и в Индии уже успел побывать? Лучше признайся сразу, что сейчас нарочно сочинил для нас эту историю, и в этом нет вовсе ничего предосудительного! Ведь ты находишься на симпосии в обществе сочинителей, поэтов!
— Но… я видел это. Правда, собственными глазами, — слегка оправдываясь, проговорил Леонид, показывая на свои глаза, будто бы это были таблички, по которым что-то могли прочитать и остальные.
— Фантазии! Не более чем превосходное вранье! — продолжал упорствовать Алкей.
И. глядя на него, Леонид вдруг не на шутку разозлился и даже почувствовал, как у него под накидкой напряглись мускулы рук.
Что вообще может понимать в путешествиях этот холеный щеголь, который в штормовую погоду наверняка не смог бы справиться с парусами и с веслами, так как привык держать в руках только лишь пилку для ногтей?
Но не мог же сейчас Леонид в присутствии женщин, и особенно Филистины, обрушить на Алкея свои кулаки или хотя бы даже крепкие, соленые ругательства, с легкостью подворачивавшиеся на язык на корабле, среди своих, например если нужно было присмирить слишком распоясавшуюся команду?
Нет, тогда бы его точно женщины приняли здесь за неисправимого грубияна и неотесанного простолюдина!
И поэтому вместо ругани Леонид вдруг начал хрипловатым, словно слегка застуженным голосом, сначала с трудом подбирая нужные слова, а потом все легче и непринужденней, рассказывать вслух о своих многочисленных приключениях.
Леониду самому это казалось несколько удивительным — получалось, что практически впервые в жизни он сейчас выступал в совершенно новой для себя роли не то оратора, не то поэта, которого затаив дыхание слушали образованные люди, но теперь, подстегиваемый гневом, он уже не мог остановиться и говорил, говорил…
Сначала о своей совсем недавней поездке в Карфаген — жутковатый город, известный человеческими жертвоприношениями, а потом и про Финикию, и Мидию, и Персию.
Леониду самому оказалось приятно вспомнить благословенное время, когда ему пришлось недолго пожить в Лидии — на редкость дружелюбной стране, цари которой специально приглашают к себе греческих мудрецов и одаривают их дорогими подарками, чтобы те учили их мудрости.
Рассказал Леонид и о том, как однажды заглядывал по пути домой в суровую Скифию.
Слушая Леонида, та же Дидамия, да и все ученицы, казалось, с некоторым смущением вспоминали, что совсем еще недавно весь мир представлялся им в виде большого круга, в центре которого находится остров Лесбос, рядом, в Эгейском море, — все остальные греческие острова, а дальше — граница, за которой просто-напросто больше вообще ничего нет.
Но вдруг оказалось, что мир до бескрайности огромный и непостижимо разнообразный — гораздо больший, чем даже возможно вообразить себе или увидеть во сне.
Но удивительнее всего, что, оказывается, обыкновенный человек все равно способен увидеть, принять в себя, познать этот великий мир, если, разумеется, он обладает не меньшим мужеством, упрямством и непоколебимым желанием, чем Леонид.
Даже Алкей несколько притих, потому что на фоне историй незнакомца собственные впечатления о Египте ему самому показались вдруг совершенно будничными и домашними.
Подумаешь, Египет, где в гавани цари давно с охотой принимают греческих купцов и с удовольствием приглашают на службу греческих воинов.
