— Так ты был в Иберии, наш промокший друг? — спросил Алкей. — Как, и ты не привез оттуда хотя бы несколько мешков золота, как наш Эпифокл?
— Увы, нет… — снова развел руками Леонид, и, глядя на его растерянное лицо, кто-то из девушек снова не смог удержаться от смеха.
А Леонид смущенно пояснил, что никаких золотых пузырей на земле или на воде он в Иберии собственными глазами не видел, но все же может подтвердить, что люди, живущие в тех местах — кельты и иберы, — настолько ленивы, что им не хочется пахать землю и сеять хлеб, и потому они питаются там как попало, и даже наловчились варить похлебку из желудей, которую могут есть только варвары.
Поэтому не исключено, прибавил Леонид, что даже если золото будет у жителей Иберии валяться под ногами, но они и то не пожелают его поднять, а уж черпать руками воду из ручья, даже если она и золотая, — тем более.
Леонид и сам не заметил, как незаметно воодушевился и принялся рассказывать кое-что из обычаев, особенно удививших его на иберской земле, из того, что он действительно там видел собственными глазами.
Особенно поразил слушательниц наиболее распространенный среди иберов способ гадания: оказалось, что жрецы на западе, желая узнать будущее, гадали вовсе не по полетам птиц либо по внутренностям жертвенных животных, как это было принято в Греции.
Они неожиданно убивали назначенного для жертвы человека ножом в спину и начинали гадать по судорогам и предсмертным словам, которые срывались с уст несчастного.
А Алкей и вовсе залился долгим смехом, когда услышал от Леонида, что иберы настолько верят в загробное царство и не боятся смерти, что даже нередко дают друг другу в долг при условии, что долг будет отдан на том свете.
— Это замечательно! — воскликнул Алкей. — Обычай этот следует перенять! Теперь я тоже буду брать у своих друзей в долг бочки самого дорогого тридцатилетнего вина при условии, что мое вино они смогут отведать на том свете, чтобы немного унять могильную дрожь! Согласитесь, это вполне выгодная для всех сделка! Как ты считаешь, Эпифокл? Может быть, ты отдашь мне свой мешок прямо сейчас, а я перешлю тебе сандалии на дно вулкана?
Эпифокл нервно захмыкал.
Он уже тысячу раз пожалел о том, что разболтал вслух про свое сокровище, которое вез с собой, и теперь ему приходилось волноваться за свой груз еще больше, чем прежде.
Чтобы отвлечь внимание от злополучного мешка, Эпифокл вдруг, хмыкая, заявил, что его самая большая, но, увы, совершенно недоступная мечта — суметь когда-нибудь побывать в стране гиперборейцев, где в зимнюю пору гостит сам бог Аполлон,
Все знают, что блаженная страна гиперборейцев, расположенная на самом крайнем севере, отгорожена от остального мира высокими горами, в которых огромными глыбами лежит золото, и эти сокровища неусыпно охраняют грифы, так что в нее не может попасть ни один из смертных.
А так хочется!
— Но судя по твоим запасам, Эпифокл, ты один раз предпринял попытку проникнуть к гиперборейцам, и, по-моему, тебе даже удалось у грифа вырвать немного золотишка! — снова воскликнул весело Алкей.
— Нет, ты ошибаешься, — недовольно мотнул седой головой Эпифокл.
— И потом — зачем тебе туда? — со смехом спросил Алкей, который пьянел буквально на глазах. — Ведь вечное счастье лучше всего заполучить в молодости, когда в тебе полно сил и всевозможных желаний! Зачем оно старикам?
— Хм, хм, нет, не скажи, — покачал головой Эпифокл. — Старое тело вовсе не означает, что душа перестает искать для себя счастья…
— Если Аполлон захочет, то он и здесь сумеет тебя найти, но если ты ему не нужен, то и на земле гиперборейцев он даже не оглянется в твою сторону… — самодовольно заметил Алкей.
— За Аполлоном пусть гоняются поэты, — спокойно ответил Эпифокл. — Но мне хотелось бы под конец жизни пусть даже и не испытать на себе, но все же суметь хотя бы понять умом, что такое счастье, и написать об этом главный труд своей жизни…
— Достойная мечта, — серьезно кивнула головой Дидамия.
— А ты, Леонид, кстати, в своих странствиях не встречал ли случайно хотя бы одного гиперборейца, который что-нибудь бы рассказал тебе о стране счастья, ведь секрет этот скрыт где-то за золотыми горами? Может быть, среди гиперборейцев тоже встречаются торговцы, которым разрешено покидать пределы страны, и ваши пути случайно скрещивались? — с надеждой спросил кто-то из девушек Леонида.
— Нет, увы, не встречал, — вздохнул Леонид. — Я бы и сам хотел… Но… нет, не знаю…
— Хм, хм, что делать — придется пока довольствоваться слухами, — сказал Эпифокл. — И жить общими мечтами, которые тоже незримо связывают между собой самых разных людей, лишний раз подтверждая мою теорию.
Но вот зато о других народах, обитающих у подножия неприступных гиперборейских гор, достоверных сведений у Эпифокла имелось гораздо больше.
И ученый старец принялся рассказывать застывшим от изумления и страха юным ученицам о сказочных и диких племенах исседонов, у которых сыновья до сих пор поедают трупы престарелых отцов, если те больше не могут охотиться на диких зверей, а также про племена ирков, лазающих по деревьям лучше обезьян, о загадочных неврах, про которых говорят, будто каждый невр непременно раз в году оборачивается волком, а потом снова делается человеком, про племя агафирсов, у которых все жены — общие…
В рассказе Эпифокла правда и вымысел переплелись настолько тесно, что все эти сведения казались совершенно невероятными и одновременно — до жути правдоподобными, и каждый из слушателей верил чему-то своему, а другое безоговорочно мысленно отвергал.
Иногда Леонид чувствовал на себе вопросительные взгляды женщин, молчаливо требовавших у него подтверждения или опровержения какой-нибудь из странных небылиц, выдаваемых Эпифоклом за «самые точнейшие научные сведения», но Леонид лишь отрицательно качал головой, показывая, что в такие края, о которых шла речь, он, увы, пока что не забирался, и разводил руками.
Глядя на этот часто повторяющийся жест, было похоже, что Леонид плавает в воздухе, и это для него гораздо привычнее, чем просто стоять на ногах.
Но по скрытой улыбке, то и дело прятавшейся в рыжей бороде Леонида, было видно, что сам он не слишком-то верит в «достоверные сведения» Эпифокла, считая их, впрочем, весьма искусно сочиненными сказками, слушать которые возле огня с чашей вина в руках одно удовольствие.
— Я все-таки не понимаю, как это возможно — общие жены? — не выдержала и перебила философа Глотис. — Ведь это же просто… как в стаде диких кабанов. Да и то я не вполне уверена, что в том же стаде не существует своего порядка и отдельных пар. Нет, все же мужчины там — порядочные скоты.
— Хм, хм, не стоит никогда судить о людях скопом, не думаю, что все так просто, — возразил ей Эпифокл. — И не могу исключить, что агафирсы на этот счет просто имеют свои убеждения, отличные от наших. Допустим, они считают, что таким образом все люди становятся роднее, еще более тесно связываются, так сказать, в единое, неразрывное целое…
