— Пристраивайся мне в хвост. Скажи, ты поставила машину на этой долбаной парковке? Моя там, на парковке. Пойдем.
— Я не знала, что здесь есть парковка, — заметила Аллисон.
— В принципе нам там парковаться нельзя, — ответил Стивен, — но я в любом случае сваливаю отсюда, так что какая разница.
Аллисон бросила взгляд вниз — туфли на ее ногах тоже принадлежали подруге.
— Я сейчас подгоню машину, — сказала она. — Вы меня подождете?
Стивен заморгал и пригладил шорты, словно умоляя их сделаться чуть длиннее, затем посмотрел на Аллисон. И тогда она увидела еще один проблеск в конце длинного коридора. Когда кто-то говорит вам, что некий парень недостаточно для вас хорош, значит, этот кто-то еще не переехал к вам во вшивую квартирку в городке, о котором известно, что он расположен к югу от всем известного города.
— Что я только что сказал?
Что он только что сказал? «Какая разница», — сказал он, и это мало кому хотелось бы слышать. Аллисон включила радио, чтобы только не слышать эти слова у себя в голове, и пристроилась в хвост машине Стивена, что катила вперед по унылой дороге, которую ей самой ни за что бы не найти. В колледж она приехала по другой дороге, и почему-то Аллисон показалось, что эта дорога ведет ее отнюдь не ко вшивой квартирке в промышленной зоне. Возможно, это ловушка. Малоприятная ловушка. Дорога производила впечатление загородной, какой практически не сыщешь в Сан-Франциско. По одну сторону, позади неприветливого сетчатого забора, тянулось темное поле для игры в гольф, по другую, отбрасывая свет на побуревшие от засухи газоны, выстроились унылые коробки многоквартирных домов. То там, то здесь на заборе сидели темные, усталые птицы, глядя на которых можно было подумать, что им тоже хочется домой. Про эту дорогу вряд ли известно многим, хотя она прямиком идет в промышленную зону южного Сан-Франциско, если, конечно, вам именно сюда и надо. Моя мать тоже как-то раз ехала по этой дороге, а за рулем сидел один мужчина. Она вышла из машины, потому что ей не хотелось раньше времени на тот свет. Мужчина был пьян и орал на нее. Ей пришлось нести в руках туфли. Мать рассказала мне эту историю, когда мы с ней ехали по дороге, но я так и не узнал ее конец. Куда она пошла с этими своими туфлями? Неужели и вправду можно послать все подальше и вот так взять и выйти из машины, которая увозит вас в какое-то ужасное место? Аллисон казалось, что такое невозможно. Потому что это была часть любви, которая, имейте в виду, ждала ее в будущем с насупленным курящим парнем, позади которого она ехала. Зажженная сигарета торчала из окна его машины, отчего дорога казалась еще темнее. Сигареты — ну кто этого еще не знает? — способны убить вас наповал, и все равно они во рту практически у каждого, и все из-за дыма, который струится из них, делая вас привлекательнее. Промышленная зона южного Сан-Франциско страшна, как смертный грех, но ведь кто-то же там живет. Например, Аллисон. Любовь и кошмарные квартирки, западни и насупленные парни — разве такое пошлешь подальше? Только не в наше время. Только не после катастрофы. Это похоже на один старый шлягер, где герой перечисляет ужасные вещи, которые случились с ним в жизни. Он заблуждался, и его мучил страх. Его ударили по голове и как-то раз бросили, приняв за мертвеца. Над ним издевались, ах как над ним измывались, как его обвиняли, как морили голодом. И так далее, и тому подобное, ведет он свой рассказ все дальше и дальше — как его пинали, толкали, теряли, находили, как велели до заката сматывать из города удочки, а не то… И все же его песня — она в первую очередь про любовь. Судьба трепала парня и так, и эдак, и что же? Это любовь.
Такую песню грех не послушать по радио. Жаль, что Аллисон ее не слышала, пока катила за Стивеном по дороге. На самом деле у нее в машине звучала другая песня, хит посвежей, хотя, сказать по правде, Аллисон он не слишком нравился. Зато слова песни составили ей компанию, пока руки Аллисон лежали на руле, а взгляд был устремлен сквозь ветровое стекло вперед, на дорогу, ей было видно, что там, впереди, видно так же явственно, как и потраченные ею деньги. Может, Стивен все-таки останется или в конце концов заглянет на студенческую вечеринку. В любом случае раньше она вряд ли его увидит. Они поладят не сразу, и вообще их отношения будут не подарок, зато их объединит презрение к Бернис и второму Стивену, и они пораньше улизнут в бар, в котором еще не перевелись пепельницы. Или ей был виден и не бар вовсе, а салон, где можно сделать ксерокопии, единственный во всей промышленной зоне южного Сан-Франциско. Она там будет снимать ксерокопии с каких-то бумажек — например, с текстом песни, что сейчас переходит в припев, и Аллисон к великому стыду своему поняла, что будет делать ксерокопии поэзии, а он зайдет туда с постером в руке. И они выйдут оттуда вместе — язык Стивена будет кислым на вкус от выкуренной сигареты, но все равно неплох. Видны препирательства — надо сказать, препираться они будут постоянно — и старый, застеленный пледом диван с плоскими подушками в прожилках словно водяные лилии. Взбешенная бывшая подружка, на которую они наткнутся в тот день, когда он опоздает на три часа и даже не сочтет нужным извиниться. Случится ли так, что она забеременеет? Аллисон почему-то не могла увидеть ребенка, зато она легко представила, как ее рвет по утрам, рвет по утрам, рвет по утрам. Она видела будущее, как ледяная прорицательница из старого фильма, бормочущая прописные истины, напечатанные на трех листках бумаги. Аллисон видела буквально все, и тогда, именно тогда, в самом ближайшем будущем, случилось нечто такое, чего она не могла предвидеть. Машина Стивена посигналила, словно он сам подмигивал ей, затем сбросила скорость и остановилась на обочине темной-претемной дороги. Так что Аллисон не оставалось ничего другого, как тоже остановиться.
— Когда я был безумен, — объявило радио, — я думал, что ты само совершенство.
Песня называлась «Все, что я могу».
Машина Стивена замерла на месте, и Аллисон, в десяти футах сзади, повернула ключ зажигания и тоже замерла.
Мимо них проехал еще один автомобиль, вот, пожалуй, и все. Они стояли рядом с полем для игры в гольф, что тянулось вдоль дороги. Затем Аллисон увидела, что огонек сигареты вновь исчез внутри салона, наверное, для очередной затяжки, положила ключи в «бардачок» и вышла из своей машины. В будущем она уже стояла возле его окна, слушая рассказ о том, почему он остановился, и не успела она и глазом моргнуть, как будущее наступило.
— Бензин кончился, — произнес Стивен, прежде чем она сумела что-то сказать. — По нулям, в баке ни капли. Я пытался протянуть как можно дальше.
— Бензин кончился? — удивилась Аллисон. — И ты даже не заметил?
— Конечно, заметил, — хмуро ответил Стивен, не вынимая изо рта сигареты. — Но не успел дотянуть до дома. Потому что он кончился. Так что нам с тобой ничего не остается, как вместе доехать до заправки. Попробуем залить бензин в канистру. А потом вновь вернемся сюда и зальем мой бак и вместе поедем в южный Сан-Франциско.
— В промышленную зону, — поправила его Аллисон, и Стивен кивнул и выбросил окурок в окно. Они называли это место промышленной зоной южного Сан-Франциско по той же самой причине, что и я. Не потому, что это название населенного пункта или потому, что там все чем-то промышляют. А потому, что слова «промышленная зона южного Сан-Франциско» прилепились к горе, как та знаменитая вывеска в Голливуде, правда, без мишурного блеска, поэтому, если подъезжаете к ней со стороны аэропорта, когда ваша жизнь в Сиэтле повисла над вами черной тучей вулканического пепла, вы можете выглянуть из такси и подумать: «Вот здесь я буду жить. Здесь моя новая квартира».
