Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
К полудню из Воскресенского потянулся длинный обоз, увозивший десяток кулаков, так и не успевших получить дары Сизых.
Впереди обоза ехали Прибыльцов с Поливановым. Федька правил. По обочинам трусили верхом на лохматых лошадках воскресенские сельсоветчики, с алтайскими винтовками за плечами. У некоторых на шапках алели старые, выцветшие, но подновленные красными чернилами партизанские ленты.
Замыкал вереницу саней человек с военной берданкой поперек седла, Арсентий Климов.
Захар Седых навеки остался в родном селе. Оживить бандита не удалось.
Провожая обоз, мы с Дьяконовым дошли до околицы.
Здесь собрались родственники арестованных, а впереди группки плачущих женщин стоял церковный староста Воскобойников. Сняв свою бархатно-лисью шапку, староста низко кланялся вслед розвальням и истово крестился. Мелькала обширная розовая лысина.
– Экая сволочь! – не удержался я.
Дьяконов расхохотался:
– Я же говорил: идеологически не выдержан...
Дьяконов остался в Воскресенском еще на два дня. Я приехал в Святское уже ночью... Окна моей квартиры светились.
За столом сидел Лыков и одиноко ел жареную курицу. Коротко кивнув мне, предупредил:
– Ты не бойся – там, в камбузе, еще одна курица. Водки, случайно, из Воскресенки не захватил? Я здесь пока продажу питей велел прикрыть... Не ко времени...
– Нет, Семен Александрович... как-то не подумал...
– Гм... Ну и хорошо сделал. Хотя, вообще-то, с тебя причитается... Жена твоя приехала.
– Как?
– Очень просто: бросила школу, сбежала из Бутырки и приехала. Второй день кормит меня жареными курами.
– А где же она?
– Внизу. У твоей квартирохозяйки.
Лыков постучал черенком ножика о половицу...
Через три минуты ко мне с порога бросилась на грудь жена.
– Ты чего такая зареванная?
– Не могу я больше, не могу! Ушла из Бутырки... Мужики друг на друга зверями смотрят! Моего хозяина раскулачили, увезли вместе с семьей бог весть куда!.. Кругом поджоги, убийства... Дети в школу не ходят... И за тебя я измучилась!
– Надклассово-беспартийный ужас, – мрачно сказал Лыков, положив на тарелку обглоданную куриную ножку.
Я вытер платком мокрые глаза жены...
– Ну и очень хорошо! – как мог веселее заметил я. – Съезди в город, отдохни, развлекись...
– Уедем вместе! Если бы ты знал: какая это мука думать, что тебя могут... Боже мой, почему я такая несчастная?!
– Да что со мной может статься? – удивился я. – Ты совершенно напрасно беспокоишься. Вот и в этот раз – съездил, выполнил партийное задание – только и всего. Верно, Семен Александрович?
Семен Александрович развел руками.
– О чем разговор? Самое обыкновенное партийное поручение: проверил, как работает изба-читальня. И нечего тебе, Антонина Батьковна, так волноваться...
– Да, – всхлипнула жена, – Шаркунов сказал Дарье Ефимовне, что Дьяконова ранили...
Лыков снова развел руки в стороны.
– Ну, поехали! Анна Ефимовна – Дарье Сергеевне; Дарья – Марье Антиповне; Марья – Антонине Батьковне... Разведут такую карусель, что и не поймешь ничего! Ох, уж этот мне женотдел!.. Ну ладно, супруги... Спасибо, Тоня, за курицу. Вторая там в кухне. В целости и сохранности... Я пошел...
Уже надевая пальто, Лыков сказал серьезно:
– Завтра возьми райкомовскую пару и отвези Тоньшу на станцию... Нынче в деревне дачникам – не сезон. Понял? Будь здоров!
– Буду, – ответил я. – Спасибо…
Любовь и мeшkoтapa
Шел тысяча девятьсот тридцать первый год...
Однажды секретарь Крайрозыска принес мне пухлое дело. «О хищении мешкотары кладовщиком конторы Заготзерно Свиридовым П. И.», – прочитал я безо всякого интереса. Всего-навсего статья 182, п. «д» Уголовного кодекса.
– На доследование, – сказал секретарь. – Начальник велел предупредить: очень серьезное дело. Так что благодари за оказанное доверие и – начинай срочно.
– Мешкотара – серьезное? Что вы, оба не выспались, что ли?
– Мое дело маленькое. Расписывайся! А между прочим, краевой прокурор интересуется,
– Гм... Не было печали!
Какой следователь любит «чужие дела»! Да еще с надзорным производством в прокуратуре. Кто-то напортачил, а ты, изволь, отдувайся за чужой грех,
На обложке первого тома – лиловый штампик: «Арестантское».
– Один человек в домзаке. Зачислили за нами...
– Спасибо!..
– Не на чем! Читай себе на здоровье! – и секретарь ушел.
Нехотя я стал перелистывать двухтомник. Добрался до обвинительного заключения:
«...На основании изложенного гражданин Свиридов Петр Иннокентьевич, рождения тысяча восемьсот девяносто восьмого года, имеющий низшее образование, беспартийный, женатый, ранее, со слов, не судимый, обвиняется в том, что, состоя в должности кладовщика базисного склада Заготзерно, систематически расхищал имевшуюся у него на подотчете мешкотару и таким образом похитил всего...»
Ого! Две тысячи мешков! А, впрочем, что такое – две тысячи мешков? Две тысячи по четвертаку, по двадцать пять копеек – «казенная» цена – это пятьсот рублей. Ну, допустим, сплавил по базарной цене – сорок копеек мешок, – тогда восемьсот. Зарплата кладовщика, материально ответственного, триста рублей.
Охота же администрации Заготзерно возбуждать уголовное дело! Начет на зарплату, иск – и вся недолга. Подумаешь, мешки! Взыскали бы стоимость, выгнали воришку, и дело с концом. А теперь, изволь, копайся!..
На последнем листе печать краевого прокурора и резолюция:
«Направить в УР для доследования. Тщательно выяснить социальное происхождение обвиняемого Свиридова, его связи, знакомства прежде и в настоящее время, умонастроения».
Подумать только: «умонастроения»! А в анкетных данных протокола допроса записано: «образование – два класса начального училища»...
Обыкновенный, малограмотный недоучка.
Ба! Да ведь и недостача-то по складу погашена: к делу приобщена квитанция о внесении в кассу пятисот сорока трех рублей. Чего это начальство так взъелось на этого воришку?
Вызвал Свиридова из тюрьмы. И удивился.
Каждая профессия оставляет свой отпечаток на внешности человека. Кладовщик в те времена – это обычно такой живчик средних лет с начинающимся брюшком и низкорослый. У него бегающие глазки и точно рассчитанные движения, и всем своим видом он как бы спрашивает: «Ну-с, что требуется? О чем пойдет речь?» Это – один тип. И второй – флегматичный, безбородый старикан с ревматическими пальцами, перепачканными химическим карандашом, и в очках, скрывающих глаза, уже выцветшие от долгой, но бессодержательной жизни.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
