Шаман ждал.
Она пришла — из холода, тьмы, ветра и высокой травы. Бледное мерцание Обруча пробилось сквозь тучи и коснулось ее.
С горящими глазами, со свисающим между острых клыков языком, неуверенно ступая на задних лапах, она явилась ему в облике волчицы, как в Ишлин-Ичане под маской шлюхи.
Она молчала. За нее говорил ветер.
Шаман поднялся, позабыв и о пробравшемся в кости холоде, и об обмороженном лице, и пошел к ней, как мужчина к брачному ложу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Из гостиной западного крыла доносился голос Гингрена, расхаживавшего по комнате и рявкавшего на кого-то, чьи ответы звучали гораздо мягче и тише. Оставленная приоткрытой дверь словно приглашала подслушать. Задержавшись на мгновение в коридоре, Рингил прислушался к сердитым, резким репликам отца и негромким, робким оправданиям своего старшего брата, Гингрена-младшего. И звук этого голоса отозвался холодом воспоминаний.
Длинный коридор…
Он уже хотел проскользнуть мимо, когда Гингрен вдруг повернулся и увидел его.
— Рингил! — проревел он. — Ты-то мне и нужен. Входи, входи!
Рингил вздохнул, сделал два шага и, едва переступив порог, остановился.
— Да, отец.
Гингрен и Гингрен-младший переглянулись. Брат сидел У окна, одетый для улицы, в сапогах, с саблей на поясе. Жил он в Линардине, где у него был собственный дом, и сюда, наверное, только что приехал с визитом. Рингил не видел его семь лет. Произошедшие с братом изменения определенно не пошли ему на пользу: он набрал лишний вес и отпустил нелепую бородку.
— Мы только что говорили о тебе.
— Очень мило.
Гингрен-старший откашлялся.
— Послушай, Гинг говорит, что постарается замять это дурацкое дело. Я имею в виду дуэль. Кааду она нужна не больше, чем нам. Похоже, Искон просто не совладал с чувствами. Ни к чему благородным семьям Трилейна ссориться из-за пустяков.
— Значит, Каады теперь благородная семейка?
Его брат хмыкнул, но тут же осекся под сердитым взглядом отца.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— Не понимаю. — Рингил посмотрел на брата — тот отвернулся. — Пришел предложить себя в секунданты, Гинг?
Неловкое молчание.
— Нет, конечно. Я и не думал. — Брат покраснел. — Гил, все не совсем так.
— Нет?
— Твой брат лишь пытается объяснить, что не будет ни секундантов, ни прочей ерунды. Искон Каад драться не будет, и ты тоже. Мы уладим недоразумение.
— Неужели? А если я не хочу?
— Вот что, — рыкнул Гингрен, — мне это начинает надоедать! Почему тебя так тянет подраться?
Рингил пожал плечами.
— Не знаю. Оскорбил-то он в первую очередь тебя, твою семью. Причем в твоем же доме. Угрожал оружием.
Гингрен-младший подался вперед.
— Не забывай, это и твоя семья.
— Хорошо. Значит, в этом мы согласны.
— Ни в чем мы не согласны! — взорвался Гингрен. — Нельзя все вопросы решать с помощью оружия! Нельзя рубить сплеча! Здесь, в городе, у нас другие порядки. По крайней мере, теперь.
Рингил занялся ногтями.
— Да… давненько меня тут не было.
— Верно. — Гингрен-старший сжал пальцы в кулак. — Может, не стоило и приезжать.
— Ну, я тут ни при чем — вини супругу.
— Не смей разговаривать с отцом в таком тоне!
Гинг вскочил с кресла.
— Помолчи и не суйся. — Рингил раздраженно качнул головой. — Слушайте, меня от всего этого уже тошнит. Ты с ними заодно, Гинг? Не хочешь пускать меня в Эттеркаль? Будешь мешать искать нашу кузину Шерин? Боишься, как бы не вышли на свет кое-какие темные делишки? Как бы не обидеть ненароком кое-кого из новых друзей?
— Шерин никогда умом не отличалась, — отмахнулся Гинг. — Ей все говорили, чтобы не выходила за Билгреста. Глупая девка.
— Глупая или нет, твоя мать хочет, чтобы ее вернули.
— Я же сказал…
Рингил зло ухмыльнулся.
— А не стыдно, что ей пришлось ехать за младшим сыном, потому что среди трех старших не нашлось такого, кто выполнил бы ее просьбу?
Гингрен-младший рванулся к брату. Рингил шагнул навстречу. Его все еще трясло после случая у ворот.
— Гинг! Рингил!
Голос отца остановил братьев на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Глядя в искаженное яростью лицо, Рингил поймал себя на том, что его собственное никаких таких чувств не выражает, а может, не выражает вообще ничего.
— Ну так что? — негромко спросил он.
Гинг отвел глаза.
— Она ко мне не обращалась.
— Интересно почему.
— Да пошел ты! — Гинг сжал кулаки, повторяя жест отца, которому, вспомнил Рингил, брат, сам того не сознавая, подражал еще в юности. — А сюда я просто зашел узнать, могу ли чем-то помочь.
— Помочь ты мне не можешь, Гинг. Никогда не мог. Ты ведь всегда был такой послушный.
Длинный коридор…
Длинный коридор в спальном крыле Академии. Холодный осенний свет из боковых окон. В забитый кровью нос просачивался тяжелый запах натертого воском пола, к которому его прижали. Мерцающие на полированном дереве отражения окон растянулись маленькими озерцами по всей длине коридора, до такой далекой двери в самом его конце. Он лежал лицом вниз, придавленный старшекурсниками. Их слишком много, сопротивляться бессмысленно; они притащили его от двери, к которой он было метнулся, сюда, в сумрак спальни. Он навсегда запомнил холод на бедрах и ягодицах, когда стащили штаны.
Запомнил и то, как замер в другом конце коридора вошедший в спальню брат. Как он стоял и смотрел. Только смотрел.
Запомнил выражение на лице Гинга, скривившегося так, словно он съел что-то несвежее и его вот-вот вырвет. Глядя в это слабое, кислое лицо, Рингил понял — помощи не будет.
Старшекурсники тоже это знали.
— Чего заявился? Тебе какого тут надо? — Сидевший у Рингила на шее Мершист, вожак всей этой компании и наставник молодых, тяжело отдуваясь, встал и шагнул навстречу Гингрену. — Тебя это не касается. Выметайся и вали, если не хочешь, чтобы я рапорт подал.
Гингрен не ответил, но и с места не сдвинулся. Оружия у него не было — носить его за пределами учебных площадок не разрешалось, однако он провел в Академии три года и завоевал репутацию умного и осторожного драчуна. К тому же Гингрен пошел в отца крепостью сложения и физической силой, которыми природа обделила младшего брата.
Мгновение нерешительности повисло, как повисает, перед тем как опуститься, на бьющихся крыльях ворона. Даже Рингил замер и перестал брыкаться, устремив взгляд на старшего брата. Надежда затеплилась новым слабым огоньком.
