Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
«Вот тебе и небожители!» - мелькало у Сполоха на уме. Пьяного сама удача послала в руки. Его можно взять без всякой борьбы, втихую. Да, пожалуй, он и идти-то сам не сможет!
Сполох, не особенно прячась, спустился к угасавшему костру. Обитатель ямы все равно не видел его. Он что-то мычал про себя, видно думал, что поет. Котелок, валявшийся неподалеку, был пуст - в нем парень сварил какое-то зелье, которого и напился.
Сполох подхватил его под мышки, а тот лишь что-то невнятно простонал и уронил голову. Сполох взвалил парня на плечи, только диву даваясь, какая грязная на нем рубаха. Он был так худ, что Сполох нес его без труда.
Сполох усадил пленника на берегу ручья, поддерживая его за плечи. Тот иногда дергался в забытьи и мотал головой. Зачерпнув котелок холодной воды, Сполох выплеснул ее на голову парня. Вода потекла по рубахе и мокрым волосам, облепившим лицо. Пленник только запоздало поднял руки, чтобы заслониться. Но Сполох окатил его еще и еще раз. На третий парень встряхнулся, как собака, и стал приподниматься, озираясь по сторонам.
Наконец пленник понял, что он не в яме: перед ним стояли незнакомцы в чужой одежде, а за их спинами расстилалась степь.
Еще раз встряхнувшись, парень вдруг вскочил на четвереньки, неожиданно ловко, и даже припал к земле, как кот, - а потом с воплем бросился на Сполоха, вцепился в его рубаху на груди. Тот перехватил его руки.
– Тихо! - Сполох встряхнул пленника. - Да не бойся ты! Мы тебя не тронем.
Но пленник рычал на чужом языке и готов был вцепиться ему зубами в горло. Сполох сильно оттолкнул его от себя. Парень упал и сел, обхватив колени, уткнулся в них лицом.
– Не бойся, - сказала Гвендис на языке Сатры. - Мы просто хотим знать, кто ты.
По дороге она выучила язык небожителей. Гвендис надеялась, что ей можно будет войти в Сатру вместе с Дайком, чтобы увидеть самой его близких и семью.
– Кто ты, скажи? - Гвендис с участием наклонилась над пленником.
– Ты человек. Скверна… - с брезгливостью и ужасом прошептал тот.
– А ты разве не человек?
– Я небожитель с чистой земли Сатры.
– Это правда? - Гвендис не верилось. - Ты можешь облечься сиянием?
– Мы утратили сияние, - ответил пленник хмуро.
На миг повисла тишина. Гвендис напряженно замерла, слегка нахмурившись, приложив пальцы сложенных вместе ладоней к губам, словно пытаясь поймать какую-то мысль.
– И мы, - вдруг произнесла она.
Тьору и Сполоху приходилось довольствоваться зрелищем: они не понимали ни слова.
– Мы тоже небожители. Из Бисмасатры, - спокойно продолжала Гвендис. - Мы пришли сюда вместе с нашим тиресом, который облечен сиянием.
Мутные глаза пленника расширились до предела.
– Вы небожители?!
– Да, - подтвердила Гвендис. - Ты видел нашего тиреса? Он жив? - поторопила она.
– Я не знаю никакого вашего тиреса, - ответил парень, стараясь не ронять голову и говорить внятно. - Я не видел вашего тиреса, - повторил он. - Я не пойду в город, потому что Грона… Раз Гроны больше нет, то я не пойду.
Грона был единственным сыном в небогатой семье. Их имение - полуразвалившийся дом, клочок скудной земли и несколько коз - было на окраине, недалеко от Стены. Отец входил в число «верных» тиреса Одасы. Вокруг Одасы собралась горстка приверженцев, которые почитали его за мудрые речи.
У семьи Гроны было трое рабов. Однажды зимой в Сатре свирепствовал мор, и от всей семьи в живых остались один Грона и раб, подросток Тимена, который, хоть и умел все, что делали старшие, был еще не в силах работать, как взрослый.
Обычно свободные мало разговаривали с рабами, разве что отдавали распоряжения. Но за долгую голодную зиму, вместе хороня умерших, Грона и Тимена привыкли делиться друг с другом тем, что лежит на душе.
Оправившись от потери, Грона осмотрел скудное хозяйство, попытался представить, что ждет их на будущий год, развел руками и сказал Тимене:
– Пойду к Одасе Мудрому. Все-таки он - тирес отца…
Грона задумчиво стал надевать на руки отцовские перстни и браслеты - по обычаю, без них нельзя было выходить в город, число их должно быть нечетным, и - или только из золота, или только из серебра. Сейчас Грона выбрал украшения из серебра.
– Может, Одаса даст мне еще одного раба… хоть как-то поможет, - сказал он, надевая на светлые волосы потемневший от времени венец с изумрудом и набрасывая на плечи рваный плащ из козьей шерсти.
Пока Грона ходил в город, Тимена старался как мог, рыхля землю мотыгой. Ему было жалко хозяина-сироту.
Грона вернулся поздно и тяжело рухнул за деревянный стол перед коптящим светильником. Тимена, вытерев грязные руки о подол рубахи, подал ему вареных овощей в глиняной миске и хотел уйти. Остановившись в дверях, он бросил взгляд на хозяина. Грона казался уставшим, как будто не с тиресом разговаривал, а вместо Тимены рыхлил землю.
– Непонятно что-то, - произнес Грона. - Отец, конечно, знал, что делал… но что-то этот тирес говорит, будто бредит.
Тимена только вздохнул.
– Ты сам-то ел? - спросил Грона.
В суровую зиму они делили еду пополам.
Тимена слабо повел плечом.
– Поешь тоже, - кивнул на миску Грона. - Тебе нужны силы, а то как ты справишься с нашим полем? Помощи, похоже, нам ждать не приходится. Да садись ты… Ешь. Меня накормил Одаса.
Грона подвинулся на лавке, и Тимена молча уселся рядом.
Наутро Грона снова пошел к Одасе. Так и повелось. До глубокого лета, пока Тимена вскапывал, сеял, полол, пас козу, Грона пытался добиться от мудрого тиреса хоть какого-то толку. Когда Грона возвращался, они с Тименой ели вдвоем.
Посещения тиреса часто нагоняли на небожителя тоску. Тогда, придя домой, Грона сидел, опустив голову, забывая снять украшения и глядя неподвижным взглядом на светильник. Но в другие дни у Гроны блестели глаза, он едва сдерживал смех, и, усевшись на лавку перед Тименой, начинал в лицах рассказывать то, что видел и слышал.
– Ох, ты не знаешь, Тимена! - смеялся он. - Представляешь, этот премудрый тирес… мне кажется, он сам не понимает, что говорит. Он начинает, а потом забывает, с чего начал, и себе же противоречит. И даже вздумать нельзя указать ему на это. Одаса будет клясться, что это и имел в виду с самого начала, а мы его не поняли! И все время ходит мрачный и суровый, повторяет, что достойных небожителей уже не осталось, и что никто не знает истины… Нет ни одного тиреса, про кого он не сказал бы что-нибудь злое. Но он сам ничему не учит, никому не помогает, а только ругает других и вспоминает древние времена Сатры… Пожалуй, я не буду больше к нему ходить.
За лето Грона и Тимена совсем забыли, что один из них раб, а другой - господин. Они были как два друга, один из которых ведет хозяйство, а другой ходит по делам.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
