— Ну и бред, — говорю я, когда он, наконец, замолкает.
— Ты невыносимый тип.
— Зато ты прекрасный парень.
Через три часа Такэо останавливает машину. Они меняются с Муцуми местами. Несмотря на пустую ровную дорогу, она ведет очень нервно. Такэо спит рядом со мной. Я смотрю на его запрокинутую голову и открытое горло и думаю, что сейчас у меня прекрасный шанс все закончить. Не то чтобы я мастер убивать голыми руками, но в теории освоил пару трюков. Осознавать, что он в моей власти, и никто не сможет мне помешать оборвать его жизнь, приятно. Но не более.
Я прекрасно знаю, у меня не хватит решимости нанести нужный удар. У меня уже был шанс, но я так и не смог нажать на спусковой крючок. Убить человека руками намного сложнее, даже для профессионала. Так что пороха не хватит. Это точно… А даже если и хватит, обязательно что-нибудь сделаю неправильно. И ничего, кроме проблем, не поимею. Скорее всего, они с сестричкой просто выведут меня из машины и пустят пулю в затылок. Glock лежит в ящике для перчаток. Так что никаких сложностей. Юрико при этом будет сидеть на своем месте и полировать ногти. Вот, чем кончится моя затея. Меня найдут наутро в придорожной канаве со здоровенным выходным отверстием во лбу. Этакий рукотворный третий глаз. И никаких медитаций…
И все-таки не страх или нерешительность удерживают меня. Если бы я был полностью уверен в своей правоте, наверное, рискнул бы. Плюнул бы на все, вспомнил бы, что с этой жизнью меня связывает не так уж много, и рискнул. Но уверенности как раз нет. Обычный вопрос морали — может ли хороший парень убить плохого, когда тот спокойно спит рядом и не может защититься? Не сделает ли это хорошего парня плохим? Почему бы всем хорошим парням не собраться как-нибудь ночью и не вырезать всех плохих? Полная безоговорочная победа добра над злом за одну кровавую ночь. Может, это было бы решением всех проблем?
Я сомневаюсь до тех пор, пока дорога не усыпляет меня. Последняя мысль, мелькнувшая перед тем, как я проваливаюсь в темноту, не внушает оптимизма: а может ли плохой парень убить хорошего, пока тот спит? Злодеи из фильмов поступают так очень часто.
На указателях я читаю названия городов, которые мы проезжаем, по пути на запад. Уцуномия, Иваки, Корияма, Фукусима, Сендай, Исиномаки. Слева тянутся снежные шапки и темно-зеленые леса хребта Оу. Справа наводит тоску однообразием пейзажа Тихий океан. Между ними километр за километром подминают под себя колеса нашего ниссана.
Какие-то города мы проскакиваем без остановки. Где-то Такэо выходит на несколько минут из машины, ныряет в какой-нибудь домишко и выныривает обратно со свертком в руках. Иногда это — кинотеатр. Иногда — библиотека. Чаще всего — жилые дома. Все это время мы втроем ждем его в джипе. Женщины стараются со мной не разговаривать. На все мои вопросы следуют односложные ответы, а то и просто молчание.
Ночуем мы в мотелях, где дела приходится иметь с автоматами, а не с живыми людьми за стойкой. В основном это дешевые лав-отели. Номера, где даже дезинфицирующие средства не смогли перебить запах чужой спермы или смазки. Еще вариант — гостиницы-пеналы. Это меня устраивает больше.
— Я не хочу, чтобы наши лица видели лишний раз люди, в которых я вовсе не уверен, — говорит Такэо, сворачивая на подъездную дорожку очередной ночлежки.
Один раз мы останавливаемся в рёкане. Правда, всего на три часа. У Такэо какие-то дела с хозяином, который ведет себя так, будто не он, а Такэо владелец гостиницы. Лично приносит роскошный ужин в номер, к которому никто, кроме Муцуми, не притрагивается. Лично я засыпаю мгновенно и сплю эти три часа, как убитый, хотя мне безумно интересно, о чем болтают хозяин с Такэо в подсобке. Когда Юрико будит меня, я готов убить ее… Мы выходим из гостиницы еще затемно. Денег с нас, разумеется, не берут.
Такэо снова садится за руль. Мне кажется, это парень сделан из стали. Он спит по часу в сутки. Остальное время либо ведет машину, либо клацает по клавишам ноутбука, либо говорит по телефону. Большинство разговоров сводится к его любимому «убей себя». Один раз он произносит в трубку:
— Да, конечно. Диктуйте, я записываю. Как это срочно? Хорошо, через неделю ждите звонка. Но, думаю, окончательно смогу приступить не раньше чем через десять дней…
Такэо убирает телефон и делает пометку на карте.
— Когда мы закончим мотаться? — спрашиваю я.
— Не знаю, — не отрываясь от экрана компьютера, бурчит он. — Сейчас это зависит не только от меня. Надеюсь, что не больше недели…
Мы в пути уже четыре дня и четыре ночи. Все это время Юрико почти не говорит. А Муцуми съела уже, наверное, месячную дозу своих таблеток. Побочные действия антидепрессантов-стимуляторов — это: жажда, запоры, задержка мочеиспускания, тремор, нарушение аккомодации, бессонница. Не знаю, как насчет запоров, но воду она пьет постоянно. Чем сводит на нет проблему с мочеиспусканием. Глядя на ее трясущиеся руки и воспаленные глаза, я начинаю опасаться, что она выкинет какую-нибудь глупость. Попади ей в руки пистолет, она может перестрелять нас всех. Но Такэо, похоже, это не волнует. Его занимает другое.
— Как твой страх? — спрашивает он.
Я сижу на пассажирском сиденье. Юрико спит сзади, положив голову на плечо Муцуми. Я поражаюсь, насколько они похожи. Одинаковый макияж, почти одинаковая одежда… Две сестры. Только одна чуть помладше, а другая чуть больше сошла с ума.
— Ты нашел какую-нибудь зацепку? — говорит Такэо.
— Нет.
— Совсем ничего? А не пробовал проанализировать, какие чувства у тебя возникают помимо страха в эти моменты? Или хотя бы намеки на них… Вина? Злость? Удивление? Отвращение? Не чувствуешь себя униженным? Обманутым?
— Нет. Ничего такого. Просто страшно и все.
— И все-таки, что ты при этом видишь?
— Как же ты достал меня со своими вопросами!
— Я хочу тебе помочь.
— Зачем?
— Я хочу помочь всем. Ты не какое-то счастливое исключение. Понимаю, тебе трудно поверить, что человек хочет бескорыстно помогать всем, кто встречается у него на пути. Но это так… Просто пока еще ты не осознаешь, что все мы на самом деле братья. Дети, брошенные своими родителями на произвол судьбы. Никому не нужные беспризорники.
— Ты говоришь, как разуверившийся христианин.
— Честно говоря, не очень хорошо представляю себе христианство. Может, именно так они и считают… Но я говорю тебе то, что есть на самом деле. Все мы — когда-то брошенные на пороге приюта младенцы. Мы даже не знаем, кто наши родители. Мы понятия не имеем, зачем здесь оказались, что нам делать, куда идти… Нас принесли спящих, завернутых в старые одеяла, с сосками в беззубых ртах к приюту и положили на ступеньках, не удосужившись даже написать в записке фамилию нашей матери. Чувство одиночества, знакомое каждому из нас, всего лишь тоска по родственникам, о которых мы забыли. И которые забыли о нас…
Он говорит с такой печалью в голосе, что я готов поверить ему. Мне кажется, что в его глазах блестят слезы. Хотя, может быть, это просто отблески уличных фонарей. Он вынимает одной рукой сигарету из полупустой пачки, лежащей на приборной доске, и утапливает цилиндрик прикуривателя.
