– Guten Morgen, mein Herr, – сказала фрау и начала накрывать на стол.
– Ты кто? – обратился к ней Волкан на фалийском.
– Я – Эрна.
– А что ты тут делаешь? – спросил он, и тут только обнаружил, что лежит в постели совершенно голый.
Эрна потупилась. Кровь бросилась Волькше в лицо. Да нет, не может быть! Он спал. Напился впервые в жизни и спал. Все остальное ему привиделось.
Женщина отвернулась. Волкан огляделся и нашел рядом с изголовьем заботливо сложенные портки и рубашку. Когда он взял их в руки, то они оказались выстиранными и сухими. Такого быть не могло! И все же…
Волькша торопливо натянул одежду. Руки его предательски дрожали. Онучи никак не хотели заматываться. Годиновичу пришлось несколько раз разматывать их и начинать снова. В это время Эрна скрылась в какой-то клети и принесла ему длинные узкие мешки с лентами и положила возле его обучей.
– Was ist das? – боясь смотреть женщине в глаза, спросил Волкан.
– Dies es Strumpf, – ответила Эрна.
Это слово ничего не сказало венеду, и тогда женщина опустилась перед ним на колени, размотала онуч и начала надевать струмф на его ногу. Такое мягкое полотно на Волхове обычно использовали только для пеленок. И вообще от вида посторонней женщины, касающейся его грязных ног, Волькша почувствовал себя точно стоящим посреди торжища без порток. Он уже хотел отдернуть давно немытые пятки, но в это мгновение сквозь дымоходное окно в дом заглянуло солнце и осветило Эрну. Вся левая часть ее лица была огромным синяком. Волкан сглотнул и посмотрел на ее руки. Их тоже покрывали сизые пятна. Сквозь не завязанный ворот сорочки были видны кровоподтеки на плечах.
– Кто это сделал? – спросил Волькша на языке турпилингов.
Эрна одернула рукава рубашки, затянула завязки ворота и быстро перевязала ушные лопасти своего чепца под горлом, скрыв тем самым почти все следы побоев.
– Никто, – ответила она и углубилась в натягивание струмфа на ногу венеда.
Оказалось, что этот мешок был онучем, только гораздо удобнее. Его днище сходилось на усеченный клин и было почти что по стопе. Эрна перехватывала струмф лентой на лодыжке, а потом в несколько оборотов привязала его к голени. Никогда еще обучи не сидели на ноге так ладно, как со струмфами. И почему венеды не догадываются делать из онучей такие мешки? И надевать быстро, и носить складно.
– Спасибо, – сказал Волькша, соскакивая с полати.
Эрна уже направилась к столу, но Волькша тронул ее за плечо, и она покорно остановилась.
– Что прикажет мой господин? – спросила она, поворачиваясь к нему лицом.
В свете солнца он смог наконец разглядеть ее всю. Она была очень похожа на Кайю. Только, пожалуй, чуть выше и гораздо статнее. Возможно, олоньская охотница станет такой же года через три-четыре, когда выйдет замуж и родит пару детишек. Впрочем, вряд ли Кайя когда-нибудь станет выше Волькши на полголовы, как Эрна.
Годинович подошел к женщине вплотную и только тут уразумел, что глаза обманули. Ругийка вовсе не была так высока, как казалось. Просто весь склад ее тела: маленькая голова, длинная шея на широких плечах, обширная грудь и узкий перехват стана, который не могли скрыть даже мешковатые одежды, а так же тяжелые, плавные бедра делали ее на много значительнее, чем она была. В какой-то миг Волькше показалось, что она похоже и на Ятву. Мать всегда казалось Годиновичу величественнейшей из женщин. Но спустя несколько томительных ударов сердца это сходство исчезло. Впрочем, как и схожесть с Кайей. Черты лица Эрны были мельче и милее, чем у олоньской охотницы, глаза больше, а на щеках и подбородке играли задорные ямочки. К тому же ее волосы цвета темной меди легкими волнами ниспадали до середины спины, в то время как золотистые и прямые локоны Кайи доходили олоньской охотнице почти до колен.
Узрев все эти различия Волькша облегченно вздохнул: получалось, что ночное любовничество ему все-таки приснилось. В своем сне он миловался со светловолосой Кайей, а не с тёмнорыжей Эрной.
– Что прикажет мой господин? – еще раз спросила ругийка, глядя в пол.
– Почему ты называешь меня господином? – полюбопытствовал Годинович, теперь уже смело глядя Эрне в глаза.
– Господин выбрал меня вчера ночью, как свою… добычу, – тихим голосом ответила женщина.
– Выбрал, как… – собирался было переспросить Волькша, но вопроса не закончил. Осекся. Взгляд его опять запрыгал по закоулкам чужого терема. Годинович начал смутно припоминать, как варяги водили его в дом с плененными женщинами. Требовали, чтобы от кого-то выбрал. Вытаскивали из темноты разных девушек. Заставляли трогать грудь, ягодицы, точно торгуя ему домашнюю скотину. Но он тогда уже спал и видел перед глазами лицо Кайи…
– Это не я тебя? – еще раз спросил Волкан, имея в виду побои.
– Нет, господин.
– А кто? И не называй меня господином.
– Хорошо, господин.
Волькша недовольно хмыкнул.
– Извините…
– Эрна, кто тебя побил? – строгим голосом повторил свой вопрос Годинович.
– Никто, – ответила женщина, отступая на шаг и пряча лицо: – Синяки скоро пройдут.
Больше говорить было не о чем.
Точнее остальные вопросы Волькша попросту боялся задавать.
Эрна подошла к столу и положила еды в миску. Ее стряпня оказалась удивительно вкусной. Вроде бы, все как у Магды или у Фриггиты, а язык радовался каждому куску, и довольство растекалось по брюху. Травяной взвар с медом был особенно хорош. А куриные яйца, печеные на камнях, Волкан и вовсе пробовал первый раз в жизни. Вот ведь опять, все просто, а в Ладони такого никто не готовит, даже Ятва-латва, как называли в родном городце Волькшину мать.
От сытости и тепла Волькше снова захотелось спать, но он заставил себя встать и направиться к дверям.
– Что мне делать, господин? – спросила его Эрна, собирая посуду со стола.
Волкан пожал плечами.
– Не называй меня господином, – настоятельно попросил он.
– А как вас называть? – с готовностью осведомилась женщина.
– Мама называла меня Варглобом.
– Хорошо, господин Варглоб.
Досадливо передернув плечами, Волькша вышел из дома…
Утренний Хохендорф удручил Годиновича больше чем накануне. Объедки вчерашней свинины валялись повсюду. Даже собаки больше не могли грызть кости. Сваленные в кучу пожитки горожан выглядели сиротливо. Двери десятка домов были заколочены жердями. В одну из них кто-то настойчиво стучал изнутри.
– Что? – спросил Волькша по-турпилингски.
Стук прекратился.
– Что вы стучите? – сказал Годинович чуть громче.
– Тут дети, – раздался из-за двери женский голос: – Они хотят пить и есть.
