– Знаю.
– Не стану скрывать: это и для меня очень важно. Мне пятьдесят два, и это последний шанс начать все сначала. Я понимаю, подобные заявления звучат эгоистично. Но все, что я намерена предпринять для нового начала, пойдет на пользу Давиду. Я сумею устроить его в надлежащее издательство и позабочусь, чтобы ему предложили наилучшие условия. Я буду драться за него, как лев, поверьте.
Мари верила.
Официант принес Карин джин с тоником. Она сразу же расплатилась.
– Чтобы вы вовремя вернулись в гостиницу, – сказала она Мари. Отпила два больших глотка, закурила сигарету. – Давид чем-то обязан этому Джекки?
Мари пожала плечами.
– Я тоже задавала себе этот вопрос. Давид говорит, что жалеет его и что он напоминает ему деда.
– Деда? – Карин покачала головой и допила джин. – Вы бы назначили деда своим литагентом?
33
– Пьяницу-пенсионера, понятия не имеющего о книжном бизнесе, вы хотите сделать своим агентом? Простите, но вы просто сошли с ума.
По окончании чтений Карин Колер завела Давида Керна на лестничную клетку, которую использовали как запасный выход, и потребовала объяснений.
Поначалу она держалась дипломатично, материнским тоном посоветовала:
– Вам бы следовало запретить Джекки Штоккеру выдавать себя перед журналистами за вашего агента.
Давид не ответил.
– Ведь это не соответствует действительности? – не отставала она.
Давид пожал плечами.
– Почему вы ничего не сказали об этом в Пальменгартене?
– Тогда это было еще неактуально.
Вчера Карин увела его с ярмарочного стенда. Ровно в час принесла пальто, стала рядом с Давидом, который за одним из двух крохотных столиков крошечного кубнеровского стенда разговаривал с какой-то журналисткой, и сказала:
– Прошу прощения, но я должна похитить у вас господина Керна.
Они взяли такси – в это время у ворот ярмарки их было предостаточно – и поехали в Пальменгартен.
Холодный ветер трепал кроны платанов. Людей на дорожках парка было совсем немного. Пенсионеры, использовавшие годовой билет. Тепло одетые мамаши с тепло одетыми детьми, которым надоело сидеть дома.
В киоске с вегетарианскими закусками они взяли соевый бургер, картофельную пиццу, минеральную воду и пиво и с пакетом еды отправились в тропическую оранжерею. Там всегда было тепло.
Оранжерея встретила их предвечерней духотой Амазонии. Пахло влажным черноземом, прелью и гниющими листьями.
Они сели на скамеечку под купой пальм – «Euterpe Edulis, южные штаты Бразилии» гласила табличка. Высоко над головой веерные листья упирались в стеклянную крышу.
Когда распаковали пакет с едой, Карин произнесла свою первую реплику, выбрав такую формулировку:
– Полагаю, вы понимаете, что условия, какие предоставляет вам «Кубнер», не самые лучшие.
Давид рассматривал картофельную пиццу, будто не решаясь вонзить в нее зубы.
– Нет, я этого не знал.
– Что ж, теперь знаете.
Давид собрался с духом, откусил кусок пиццы. Прожевал, проглотил.
– На вкус лучше, чем на вид. Почему же вы предложили мне плохие условия?
– Потому что я представляю интересы «Кубнера». Но вовсе не обязательно так должно остаться навсегда.
– Вот как? – буркнул Давид с полным ртом.
– Я могла бы представлять и ваши интересы. – Она замолчала, давая ему время подумать, откусила кусочек тофу-бургера. В прошлый раз было вкуснее. Проглотив, она продолжила: – Могла бы выговаривать для вас условия, лицензионные договоры, права на карманные издания, роялти, авансы, гонорары за чтения, размещение в отелях высокой категории. Все, что я делаю сейчас, но только в ваших интересах.
Давид отпил глоток пива, разочарованно констатировал:
– Теплое… Но у меня ведь уже есть договор.
– На эту книгу. Но не на следующую, которую можно издать в другом месте.
– А Эвердинг?
– Ему тоже не возбраняется предлагать условия, как и другим.
Давид мелкими глотками пил пиво. Два воробья уселись на пальмовый веер и сердито зачирикали, будто ссорясь.
– Амазонские воробьи, – засмеялся Давид. – И во что мне это обойдется?
– В двадцать процентов ваших поступлений.
– Большие деньги.
– Так вы и заработаете значительно больше, если я стану вашим агентом.
Давид допил пиво, задумался.
– Мне надо поразмыслить.
Хуже всего был бы спонтанный отказ, но и этот поворот не многим лучше.
– Только не затягивайте решение, – сказала Карин. – Сейчас самое подходящее время. Все важные персоны здесь. И стрелки на будущее устанавливаются именно сейчас.
Давид довольно долго молчал.
– Не думаю, что я напишу вторую книгу.
– Кто сумел написать «Лилу, Лилу», напишет еще много книг.
На том и расстались: он подумает. А уже на следующее утро она встретила в ярмарочном автобусе измученного похмельем Клауса Штайнера, и он сообщил ей, что вчера вечером перепил с Давидовым агентом. Как выяснилось, он имел в виду старикана, который появился на приеме у «Лютера и Розена» и с тех пор ошивался возле кубнеровского стенда и встревал в Давидовы беседы с прессой.
А сейчас Давид смеет утверждать, будто вчера в Пальменгартене это было еще неактуально! Она едва не схватила его за грудки.
– Иначе говоря, вы незамедлительно рассказали ему о моем предложении, а он заявил: давай лучше я, я тоже сумею?
Давид стушевался.
– Ничего я ему не рассказывал. Он сам додумался.
– И что же вас побудило отдать предпочтение ему?
Карин надеялась, что он скажет: вы ошибаетесь, я не отдавал ему предпочтения, ничего пока не решено. Но, по всей видимости, Давид всерьез искал причину. В душе у нее закипала ярость. А вместе с нею огромное разочарование.
– Джекки – мой старый приятель, – наконец сказал Давид.
– А он разбирается в книжном бизнесе?
– Раньше он сам писал.
– Ну, это отнюдь не делает его литагентом. Книжный бизнес – штука жестокая. Его кинут в два счета.
– Джекки – тертый калач, голыми руками не возьмешь. – Давид попробовал улыбнуться.
– Давид, это не игрушки. Речь идет о вашем будущем. Агент должен знать конъюнктуру, должен знать, какое издательство вам подходит, где вам стоит выступить, а где нет, должен иметь контакты со СМИ, должен защищать вас перед общественностью. Должен уметь выторговать контракт, знать, что в нем заложено и сколько можно потребовать. Должен не допустить, чтобы вас использовали. Неопытный старик, от которого спозаранку разит перегаром, на это не способен.
