— Жаль, — сказал он. — У него такие прекрасные данные. Если бы только не эта травма и проблемы с темпераментом…
— Темперамент войдет в норму, нужно только терпение, — уверенно сказала Эмма.
— К сожалению, с ногой уже ничего не поделать. Я видел снимки, нет никакого сомнения, что эта хромота неизлечима. Страшное невезение, но ничего не поделаешь.
Следующий день начался скверно. Айрин опоздала на работу и к тому же забыла выполнить в деревне какое-то поручение, данное ей Мэриан. Ее позвали в кабинет и принялись поджаривать на медленном огне. Девчонка совершенно забылась, вины не признавала, вела себя вызывающе; дело кончилось тем, что она тут же, на месте, получила расчет и уже после этого высказала все, что она думает.
— Ну, вот и все! Меня выгнали, и я нисколько об этом не жалею, — непривычно весело сказала она Эмме, вернувшись после разговора с Мэриан, все еще переполненная мятежным восторгом. — Но я ей тоже кое-что высказала. «Стерва ты, — сказала я ей, — расчетливая стерва, ничем не лучше убийцы, ты убиваешь бессловесных животных, которые ничего тебе не сделали, просто из скупости… Все, о чем ты печешься, — так это о том, что лучше для тебя, для капризной мисс Миллз, — сказала я. — Ты отняла у меня бедного Корри, а теперь хочешь отнять у Эммы Флайта, которого сама же ей и отдала, хотя, конечно, все это было вранье… О твоей жестокости надо сообщить в комитет защиты животных, — говорю я, — и у тебя никогда ничего не выйдет, ни за что на свете, если ты будешь вести так дела и дальше» — вот что я ей сказала.
Айрин остановилась, чтобы перевести дух, а Эмма, на которую по молодости все еще производило сильное впечатление проявление столь безрассудной смелости, нетерпеливо спросила:
— А что было потом?
— Ну, потом пришел мистер Миллз и велел мне заткнуться, но мне показалось, что он готов был рассмеяться. Мисс Миллз разревелась, когда увидела его, и сказала, чтобы он ее защитил, и он сказал: «Выметайтесь», и я ушла, так что, думаю, сейчас он гладит ее по головке и утирает ей слезы. Ух, слышала бы ты нас! У меня никогда не творилось ничего похожего в голове, с тех пор как у меня была корь и я бредила, как говорила моя мама.
Какое облегчение, когда можно хохотать до слез, подумала Эмма, утирая глаза. Смеяться вообще-то, наверное, не следовало бы, подумала она, дело все-таки серьезное; впрочем, ее смех был скорее истерическим, нежели веселым.
— Знаете, мне будет жаль расставаться с вами, мисс, — уже совершенно осмысленно добавила Айрин. — Вы ко мне всегда хорошо относились и покрывали мои оплошности. Я про это тоже хозяйке сказала, после того как она попыталась обвинить вас.
— Ну, теперь это не важно, — сказала Эмма. — Пожалуй, надо нам заняться работой, а то у нас обеих будут неприятности, если нас застанут сплетничающими за чаем.
Но в питомник больше никто не пришел, и на этот раз Эмма была даже благодарна Доусону за его присутствие. Он, по крайней мере, держал Мэриан на расстоянии, и у него имелся в запасе набор комплиментов и утешительных фраз. Доусон собирался уехать вечером, и Эмма снова, извинившись, взяла ленч с собой в питомник. Айрин, которой, по правде говоря, следовало бы убраться немедленно, как только она получила расчет, как обычно пошла перекусить на кухню, и Эмма, оставшись с Флай-том, который улегся у ее ног, принялась обдумывать свое собственное положение.
Ожидая, когда вернется Айрин, Эмма, похоже, просидела в размышлении довольно долго, потому что сейчас было уже полтретьего, а девушка собиралась успеть на трехчасовой автобус. Эмма начала было мыть посуду, когда на кухню влетела Айрин, которую явно распирало от свежих новостей.
— Никогда не знаешь, что случится! — невнятно проговорила она, и ее толстая, невыразительная физиономия от возбуждения покрылась испариной. — Мистер Грейнджер тут! Приехал к ленчу, и что там творится!
Эмма уронила тарелку и медленно повернулась спиной к раковине. Если Макс приехал, то для этого есть только одна причина.
— Он приехал за Флайтом, — отстраненно сказала она.
— Уж не знаю, зачем он приехал, во всяком случае, выполнять ее указания он не собирается, — заявила Айрин. — После ленча она позвала его в кабинет, а дверь была приоткрыта, я пробралась в коридор из кухни и подслушала. Она, похоже, его уговаривала увезти Флайта, а он говорит таким ледяным голосом: «Я не обязан выполнять указания, которые идут вразрез с моими убеждениями. Для подобного решения нет оснований, поэтому я отказываюсь в этом участвовать». А она говорит таким прямо шелковым голосом: «Если ты так щепетилен, Макс, предоставь это своим компаньонам — они знают, что им выгодно». А он так высокомерно ей: «Мои партнеры со мной согласятся. Мы не лишаем животных жизни в том случае, когда имеется возможность найти для них другой дом». Тогда она говорит таким противным голосом: «Найдутся и другие ветеринары, которые не будут так жестоки со мной, но если я обращусь к кому-нибудь другому один раз, то буду и дальше обращаться к нему, ты бы лучше об этом подумал!» Ну, тогда он ей задал! «Да нам наплевать на твое покровительство, Мэриан!» — говорит он, горячо так и в то же время спокойно. Я больше слушать не могла. Мне уже надо бежать, а то я опоздаю на автобус. Пока, не вешайте нос — мистер Грейнджер не собирается забирать вашего драгоценного Флайта сегодня.
Но это все-таки произошло. Айрин уже убежала, стараясь успеть на автобус, когда Эмма увидела, что через лужайку к ней идет Макс. Она радостно поприветствовала его, будучи абсолютно уверена, что он пришел с добрыми намерениями — поддержать ее, прежде чем уехать.
— Привет, Макс! Ну и дела творятся вокруг! Вы хотите повидать Флайта?
— Я пришел забрать его, — ответил он, и Эмма застыла на месте, озадаченная, но еще не обеспокоенная таким двусмысленным ответом.
— Но вам не нужно теперь забирать его, — сказала она, а его ответ показался Эмме неуклюжей шуткой:
— У меня есть на то указания.
— Указания? Но я поняла…
— Дорогая Эмма Пенелопа, не смотрите на меня так! Уверяю вас, я совершенно не намерен нанести вред вашей чувствительной натуре. Если бы вы доверяли мне, вместо того чтобы становиться в позу, нам обоим было бы гораздо удобнее.
Он стоял и смотрел на нее — высокий, темноволосый и снова совсем чужой; черные брови приподняты, придавая лицу слегка укоризненное выражение, руки небрежно засунуты в карманы брюк. Волна протеста и разочарования внезапно захлестнула Эмму, и она уже почти не сознавала, что говорит.
— Значит, контракт с семейством Миллзов — слишком лакомый кусок, чтобы от него отказаться из-за никому не нужной жизни несчастной собаки… Кто же посмеет упрекнуть вас в неэтичности, если животное умертвят таким безболезненным, почти научным способом? Меня просто тошнит от вас! Вы так же, как и Мэриан, ни в грош не ставите справедливость, когда затронуты вопросы политики!
— Вы закончили? — Слова холодными льдинками падали в уже и без того ледяную тишину, наступившую, когда Эмма наконец остановилась. Это отрезвило ее. Он смотрел на нее сейчас так, как смотрел тогда, в машине, по дороге из Уилчестера, с едва сдерживаемым гневом, но в этом взгляде было что-то еще, что-то неуловимое, чего она не могла понять. Если бы не высокомерно задранный подбородок и не предательски побелевшие от гнева крылья носа, на какое-то мгновение она готова была поверить, что в его глазах промелькнула боль.
