– Я уже иду, – тихо сказал Вильбанд. – Только… нога.
Курделия сняла ногу с тележки. Это должно было бы принести ей облегчение – тележка стояла слишком близко и была для нее высоковата. Однако облегчения как-то заметно не было. Дебрен пытался утешить себя мыслью, что факт сей ни о чем не говорит. Она по-прежнему была женщиной, и ей просто могло быть приятно, что взгляды присутствующих нет-нет, да и обращаются к ее привлекательным округлостям.
– Замок пока еще принадлежит мне, – напомнила она монаху.
– Это не столь уж однозначно. – Зехений не сдвинулся с места. – Ты живешь вне мира закона. Мой друг, городской эпидемиолог, был немного не в себе после… ну, когда я попросил его подписать. Не успел я и сообразить, как он поставил свою подпись и под "по поручению", и под "доверяю". Из-за этого акт о смерти выглядит немного странновато, но это нисколько не уменьшает его силы.
– Угрожаешь? – сощурилась Курделия.
Вильбанд наклонил рычаг: нацелил вилку на одну из уцелевших зубчаток. Оглянулся, проверил местность. Дебрен на всякий случай переставил котелок. Камнерез оценил углы, сильнее наклонил движитель.
– Отнюдь. Просто показываю, к каким осложнениям это может привести. Удебольд в долгах. Поди разбери, кто наложит лапу на замок. А Биплану нужны дети.
Вильбанд рванул рычаг. Тележка подпрыгнула, помчалась по удивительно крутой дуге. В последний момент Дебрен успел выхватить котелок из-под колес. Часть похлебки выплеснулась ему на колени. Тарелка разлетелась вдребезги.
– А что будет, – спокойно спросила Курделия, – если я упрусь и еще раз попрошу вас уйти?
– Тогда мне придется прибегнуть к принуждению, – так же спокойно ответил монах. – И тебя объявят врагом Церкви.
Она покачала головой. Дебрен поставил котелок на землю. И тут же снова схватил – тележка Вильбанда мчалась зигзагами и хоть не задела похлебку, однако же украсила пятном вторую штанину Дебреновых брюк и переломила ложку.
– Если так, – криво улыбнулась Курделия, – то прошу остаться и тебя, Вильбанд. Тем более что, похоже, и ты пытаешься мне угрожать, лишив супа.
– Прости. – Это прозвучало неискренне.
Дебрен на всякий случай присел с котелком в безопасном месте.
– Я хотела умыться и порадовать обоняние ароматом похлебки, а не умывшись этого не сделаешь. Но коли уж вы так настаиваете… А может, все-таки попробовать? Вы же опытные профессионалы. Наверняка моющуюся бабу видеть доводилось, так что, думаю, никто из вас в обморок не упадет. Тем более что я невелика, а значит, и голого тела будет немного.
– Что есть тело человеческое? – философически вопросил Зехений. – Бренность. Так что изволь, дочь моя, мойся. Не стесняй себя.
– Пошли, – поднялся Дебрен.
– Говори за себя, – посоветовал ему монах, усаживаясь. – Мой принцип – сначала доверши нужное, а уж потом предавайся благости. То есть, – быстренько добавил он, – молитве, не входящей в монашеский ритуал. Так сказать, сверхплановой. Потому как других благостей в нашем деле..! Но, впрочем, не об этом. Подпиши, дочь моя, акт дарения родника.
– Я тоже придерживаюсь некоторых принципов, – предостерегающе бросил Дебрен.
Зехений, не ответив, вынул из бездонного кармана рясы рулончик пергамента, чернильницу и перо.
– У меня руки грязные, – обаятельно улыбнулась Курделия. – Такими не годится Церковь подкармливать.
– Я действую не ради Церкви. Таких, как ты, спасать надо бедных, отчаявшихся женщин, по собственной вине загубивших жизнь и аки бесплодные пустые скорлупы
Она попыталась сдержать улыбку. Безуспешно. У Вильбанда получилось гораздо лучше. Он не только не прошелся колесами тележки по котелку с похлебкой, но даже не задел колена монаха. Фокус был нелегким, потому что тележка остановилась на подоле рясы, изящно пригвоздив Зехения к земле. То, что огромная лапа схватила за край капюшона, а фактически за горло, уже было не обязательным дополнением.
– Еще одно слово… – проворчал камнерез прямо в бледнеющий нос монаха. – Еще одно слово, и я тебя приобщу к лику великомучеников. Кабан лелонский.
– Вильбанд, – не очень уверенно вмешалась ведьма, совершенно, впрочем, не похожая в этот момент на ведьму, пусть начинающую. Ибо даже те не показываются на люди с полными слез глазами.
– Может, просто "кабан", без упоминания родовой принадлежности? – ледяным тоном предложил Дебрен. – Не будем придавать нашей миссии национальной окраски. Положение и без того сложное. Отпусти его, Вильбанд. Очередной святой нам совершенно ни к чему.
– Он ее оскорбил! Ее! Графиню! За четвертую часть того, что он сказал, отрубают головы вместе с поганым языком!
– На ристалище, – пресек Дебрен начавшуюся было свару, встал, глянул на всех троих сверху, даже не пытаясь скрывать, что смотрит свысока. – Да и то лишь тогда, когда графиня молоденькая, хорошенькая и новобрачная, либо же вот-вот пойдет под венец. Ибо за честь старых жен мало кто меч поднимет. – Все взглянули на него удивленно. – К тому же, сдается, рыцарей здесь нет и в помине. Одни ремесленники. Люди, думается мне, рассудительные.
Зехений не без внутреннего сопротивления кивнул. Курделия наклонила голову, быстро отерла повлажневшие было глаза, воспользовавшись курточкой Вильбанда взамен платочка.
– Там осталось еще хоть что-нибудь? – Глядя на котелок, она шмыгнула носом, но скорее не для того, чтобы уловить аромат похлебки. – Так я, может быть, съем?
Об успокоении голода тоже речь не шла. Просто она пыталась прекратить спор. Дебрен наклонился и поднял котелок.
– Слишком мало для еды, – сухо заметил он. – Вода уже давно согрелась. Мы принесем, ты умоешься как следует, сменишь одежду и только потом поговорим. Ясно? – Он исподлобья глянул на обоих мужчин.
– Я только, – захрипел Зехений, – я всего лишь из предусмотрительности… У наев Горшаве, когда одну нищенку силой умыли и колтун срезали, так она взяла и померла. Вот я и хотел…
– У меня колтуна нет! – запротестовала Курделия, снова почти плачущим, недостойным ведьмы голосом. Откинула собачью шкуру. Сверкнуло серебро. – Видишь? Гребешок! Маленький, поэтому, может, и прическа не очень… Но расчесывает!
Гребешок был действительно невелик, и, возможно, именно поэтому Дебрен лучше запомнил вторую половину скрытой под шкурой сокровищницы. В определенной степени еще более скромную.
Не по размерам или использованному материалу. Колесо было достаточно велико, явно крупнее обычного нательного колеса нормального махрусианина. К тому же серебряное. Но сломанное. Ювелир испортил работу, спицы получились толстыми к центру и тоненькими ближе к ободу, больше похожие на лучи звезды, чем на обычные спицы. Вероятно, поэтому части спиц недоставало.
Осталось только три.
– Это бабушкино. – Она скорее прикрыла ладонью декольте, чем коснулась медальона. – Говорят, счастье приносит.
