Бич открыл было рот, но тут же закрыл его и уставился на девственную вдову.
– Господи! – пробормотал он наконец. – Я… – он тряхнул головой, словно только что вынырнул из воды. – Мне и в голову не приходило, что Молчаливый Джон и ты никогда не были мужем и женой.
– А ты думаешь, мне могло прийти в голову, что ты не поймешь, почему я не забеременела? – парировала Шеннон.
– Господи, такое целомудрие!…
Гнев Шеннон мало-помалу улетучился, когда она увидела, в каком шоке был Бич. На смену гневу пришла усталость, причем такая, что ей вдруг захотелось положить голову на колени и заплакать. Слишком много было всего сразу в этот день: появление гризли, страх за Бича, его гнев из-за того, что она прибежала на помощь, вызывающие головокружение ласки Бича – и новый приступ его гнева.
– Шеннон…
– Что?
– Как ты думаешь, что случится после того, если я по-настоящему трону тебя?
– Что я думаю? Ты спрашиваешь, что я думаю?! Вечный бродяга и странник! Когда ты касаешься меня, я теряю способность думать.
– Ты не собиралась заманить меня в сети женитьбы?
Шеннон подняла голову. После схватки с гризли и за время любовных ласк косы ее расплелись, и сейчас длинные, темно-каштановые волосы рассыпались у нее на груди. Потемневшими глазами она посмотрела на Бича.
– С какой стати? – горячо спросила она. – Какой прок от мужчины, который делает тебе ребенка и уходит бродить по свету, а возвращается лишь для того, чтобы сделать еще одного младенца!
– Я не собирался делать тебя беременной и затем бросать тебя, – возразил Бич. – Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы согласиться с этим.
Шеннон неохотно кивнула:
– Ты не похож на человека, который бежит от ответственности.
– Ты на это и рассчитываешь? Хочешь забеременеть, чтобы я не уехал?
Шеннон почувствовала, что от этих слов Бича гнев вновь охватывает ее, но она была слишком усталой, чтобы дать ему выход.
– Я наивна в том, что касается любовных ласк, но я все же не круглая дурочка, – сдержанно сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– Забеременею я или нет, но я никогда не выйду замуж за мужчину, для которого я значу меньше, чем солнечный восход, которого он еще не видел.
Бич почувствовал упрямство в голосе Шеннон, в ее глазах, в том, как она удерживала руками одеяло, прикрывая обнаженные бедра.
– Но ты бы отдалась мне, – возразил Бич, раздражаясь безо всякого повода.
Мгновенно в мозгу Шеннон пронеслись воспоминания, и она снова испытала прилив желания. – Да, – согласилась она.
– Но почему?
– Какая тебе разница?
– Боюсь, что ты так наивна, что веришь, будто бы любишь меня, – напрямик сказал Бич.
Шеннон бросила на Бича быстрый взгляд:
– В любом случае это не твоя забота… Это мое дело.
– Я не хочу, чтобы ты любила меня, – сказал Бич, чеканя каждое слово.
– Я знаю.
– Любовь – это клетка.
– Да. Я и это знаю… Теперь… В один прекрасный день я поблагодарю тебя за то, что ты научил меня, как сделать клетку из солнечных лучей… Но не сейчас.
Она уткнулась лбом в колени, чтобы не видеть Бича.
– Шеннон!
– Поди прочь, неприкаянный странник! Тебе не нужно мое тело, тебе не нужна моя любовь, тебе не нужно ничего, кроме солнечного восхода, которого ты еще не видел!… Иди за ним – и оставь меня в покое.
Глава 11
Бич с силой вонзил кирку в камень и почувствовал, как удар отдался во всем теле. Камень раскололся, и Бича осыпал дождь мелких осколков.
Пласт, идущий от начала короткого туннеля, практически ничего стоящего не содержал. Едва различимые следы золота, за которыми он гонялся последние два дня, исчезли вовсе. И Бич не мог угадать, в каком направлении ушла золотоносная жила. Не было видно разломов, сбросов или расслоения пород – ничего, чтобы решить, в каком направлении врубаться в породу дальше – вверх, вниз, влево, вправо, вперед, и стоит, ли продолжать поиски вообще.
«Может, Рено и сумел бы что-то извлечь из этого несчастного участка… Но не я.
Неудивительно, что Молчаливый Джон предпочел выслеживать людей. Это куда как интереснее, чем долбить камень».
Однако несмотря на столь грустные мысли, Бич продолжал без передышки орудовать киркой, надеясь, что это поможет ему освободиться от воспоминания о том, как стонала и тянулась к нему Шеннон, сладостно содрогаясь от его прикосновений.
«Согретый солнцем мед в моих руках».
Стальной инструмент вонзился в основание камня.
«Девственница».
Еще удар – и камень откололся.
«Таких горячих, безудержных и сладких мне не приходилось встречать».
Столкнувшись с камнем, сталь зазвенела, словно колокол.
«Черт бы побрал эту девственницу!»
Бич пытался отогнать назойливые мысли, сосредоточиться на работе, но это оказалось невозможным. Уже два дня он то и дело возвращался в мыслях к эпизоду, когда стоял на коленях между девичьих ног и по-настоящему понял, что такое страсть. А первый раз он познал женщину в четырнадцать лет, когда был ростом с взрослого мужчину и одна вдовушка наняла его отремонтировать сеновал…
Звенела кирка, дробился и откалывался камень, обнажались новые поверхности и породы, не принося ничего, кроме разочарования.
Чувствуя, что основательно устал, Бич ругнулся, выпрямился, стер со лба пот и пыль, однако через минуту снова взялся за кирку. Он не хотел опять возвращаться к Шеннон с дурными вестями о бесперспективности участка Молчаливого Джона. Он не хотел видеть, как она будет изо всех сил пытаться скрыть страх в преддверии своего одиночества. Он не хотел бороться с искушением прижать ее к себе, успокоить и целовать до тех пор, пока не развеется ее страх.
Отлетевший осколок породы поцарапал Бичу кожу на руке. Он едва обратил на это внимание. Он был слишком занят борьбой с самим собой, со своей совестью, со своим телом, рвавшемся к девственной вдове, которая способна отдать ему все, что желает мужчина, и взять от него все, что он может отдать женщине.
И не попросит ни о чем большем. Это-то как раз и задевало его гордость, заставляло мучиться угрызениями совести. Если бы Шеннон вела старую, как мир, женскую игру, цель которой – заманить с помощью своего обольстительного тела мужчину в ловушку и женить на себе, Бич затеял бы древнюю мужскую игру и попытался бы отведать лакомства, не угодив при этом в расставленную сеть.
Кирка просвистела в воздухе и ударилась о камень, от которого не отлетело ни единого осколка. Удар был настолько сильным, что больно отдался в руке.
