class="p1">– Она тебя узнает?
– Очень может быть.
– Такого не забудешь, – опять встрял Одессит. – Красавец! Поэт!
– И стрелок отменный, – прищурился Петлюровец. – Если не замолчишь – не промахнусь.
– Довод убедительный. Молчу, молчу…
В общем, опять командировка, как я прозвал наши вечные скитания – пешие, конные и по железке.
Город Каменское и городом стал недавно, по решению Временного правительства. Но сегодня он бурно развивался. Там по плану индустриализации быстро возводились металлургические и химические заводы.
Мы пристроились на точке наблюдения за довольно мрачным, увенчанным двумя острыми шпилями костелом Святого Миколая, в котором молятся многочисленные польские жители города.
По улице промаршировал пионерский отряд – белые рубашки, синие юбочки, короткие штаны, алые пионерские галстуки, серьезные ответственные лица. Авангард нес транспарант. Трещал барабан. В общем, счастливое коллективистское детство – у меня такого не было, мы все больше яблоки воровали, даром что я был сын учителя.
– А вон и Оксана, – указал рукой Петлюровец.
Прогулочным шагом он устремился к полноватой симпатичной женщине с румяными щеками и обернутой вокруг головы косой. Она вела за руку пятилетнего сына – из детского сада, которые в последнее время стали открывать в СССР повсеместно.
Когда Петлюровец приблизился к ней, она, присев на колено, лупила хныкающего сынулю пальцами по губам, выдавая по-украински нечто вроде: «Не смей москальские слова употреблять!»
Ребенок разревелся в голос, и Оксана тут же принялась его утешать.
Тут и возник Петлюровец. Понятно, что размовлял он с женщиной на чистой мове. Чтобы тоже по губам не получить. В моем переводе их разговор звучит так:
– Оксана. Гений чистой красоты! Спасибо судьбе, что она подарила мне счастье после стольких лет увидеть вас вновь, – в прошлом заправский сердцеед галантно склонил голову.
Вспомнила дама его сразу. Глаза увлажнились, стали ностальгически печальными:
– И для меня счастье увидеть вас снова. Такого человека. Истинного героя!
Оказывается, она была наслышана о подвигах Петлюровца на антисоветской ниве, его связи с «университетской оппозицией», а также о том, что он в розыске.
Петлюровец предложил ей пройтись по аллее в столь приятный вечер. Разговор моментом перешел на состояние дел в республике. Что-то бешеное появлялось в глазах, когда Оксана долдонила об освобождении Украины от многовекового гнета кацапов.
– Это счастье, что муж полностью разделяет мои взгляды! Как и вы, надеюсь, – она требовательно посмотрела на Петлюровца, так что тот только закивал.
В общем, не жена она врага народа и революции, а вся семья врагов народа. И дитенок тонким голоском вставлял что-то типа «Бей кацапов». Жуть.
Чтобы долго не молоть воду в ступе, Петлюровец продемонстрировал письмо от самого Мороза. Тот призывал довериться подателю сего эпистолярного послания. Она и доверилась – сразу и с готовностью.
– Итак, ваша семья уходит за кордон, – не терпящим возражений тоном произнес Петлюровец.
– А Лазарь? – как-то испуганно воскликнула Оксана. – Он же в тюрьме!
– Главное, жив. А тюрьма – это преходяще…
Когда мы усаживали ее с сынулей в поезд, она восторженно шептала:
– Европа! Цивилизованная Польша. Театры и авто. Как же давно я мечтала об этом. Это не под грязными москалями жить, – опять зло блеснули глаза.
– Под поляками лучше? – спросил я.
– Конечно!
Спровадив ее, глядя на клубящийся паром и уходящий на запад поезд, я озадаченно произнес:
– Вот никогда не понимал, чем для украинца польский сапог предпочтительнее москальской братской помощи.
– Тут такое дело, – с ухмылкой пояснил Петлюровец. – Поляк украинца испокон веков по разряду скота числил. Быдло, одно слово. Для простого украинца их отношения предельно понятны: барин – холоп. Такая восхитительная ясность бытия. А русский – это брат. А где это видано, чтобы брату подчиняться? Да лучше опять к барину на поклон, сапоги лизать и кланяться, а если тот зазевается, то и вилы ему в спину.
– Ох, эти национальные фобии, – покачал я головой. – Ладно, не до них. Нам еще одного врага народа вызволять надо…
Глава 4
Городок Жучково был гипертрофированно провинциален и этим симпатичен. Такое гоголевское захолустье со свиньями в лужах на проезжих частях, приземистыми купеческими домишками и покосившимися старыми церквями, до которых еще не добрались наши богоборцы с их пугающей активностью. Хотя нет, добрались и сюда эти чудаки. И добились передачи комплекса зданий местной лавры под колонию массовых работ. Там теперь и пребывал инженер Куропятник.
Отбывал он наказание на ослабленном режиме, как всякие мелкие уголовники. Использовали таких сидельцев на тяжелых городских работах, конвоируя к месту в сопровождении немногочисленной охраны. Бежать, когда тебе осталось сидеть год, чтобы тебя потом искали с собаками и кинули как с куста пятерку за побег, – дураков мало. Поэтому и сторожили контингент не особенно тщательно и строго.
Одессит, мастер городской разведки, присмотрелся и определился на местности. Итак, мы имеем несколько десятков заключенных со всяким копательно-равнятельным инструментом и пару охранников. Правда, военизированная охрана службу добротно тянет. Посторонних не подпускают, как что, так сразу за винтовку:
– Стой, стрелять буду! Проходи. Не положено!
Судили мы, рядили, как без крови нейтрализовать охрану. Это был самый сложный и опасный этап операции.
Одессита, прирожденного авантюриста, всегда восторженно воспринимавшего любое движение, кипение страстей и бурление крови в жилах от близкой опасности, предстоящее мероприятие приводило в восторг:
– Мне только кажется, начальник, или мы в самом деле профессионально занялись организацией побегов?
– Кажется, – буркнул я, хрустнув сушкой, которую взял с тарелки на столе.
– Вы рвете мое сердце. Это же мечта любого вора! Распахивать двери тюрем, выпускать бродяг! И чтобы за такое непотребство ничего не было!
– Хорош балаганить, – прервал я его словоизлияния, которые могут длиться бесконечно. – Как действовать будем?
– Как в гимназиях учили. Нагло и нахраписто. – И как знаток тюремных правил, Одессит изложил свой план.
– Принято, – хлопнул я по столу, как ведущий аукциона ударом молотка подводит итог лоту.
Требовалась определенная подготовка и некоторый реквизит. Пришлось по ряду позиций напрячь Инициатора. В результате мы стали обладателями формы сотрудников службы исполнения наказаний, которая представляла из себя то же военное обмундирование. Петлюровец мелочиться не стал и вшил себе в краповые петлицы две шпалы, то есть большой начальник.
И вот час настал. Вперед, в атаку, эскадрон гусар летучих. Точнее, на дело, или, как там еще говорят бандиты – на «скок».
Действовали мы нагло и нахраписто, как и призывал Одессит. Прикрываясь военной формой и красным жезлом, который с недавнего времени в особо переполненных транспортом местах используется для регулировки движения, тормознули на выезде из города подходящий нам пустой автофургон.
– Машина временно реквизируется на нужды военного ведомства, – строго объявил Петлюровец.
– Да вы чего? Да у меня накладная от ваших же военных… –
