– Благодарю! – приняв из рук эсэсовца подарок, с улыбкой стал благодарить Гитлер. – Я всегда с симпатией относился к 6-й танковой армии и лично к Зеппу Дитриху. Передайте всем им лично от меня благодарность!
– Фриц! Встреча окончена! – из-за двери послышался грубый окрик Фегеляйна.
«Свинья!» – подумав так о Фегеляйне, Бойтлер тепло попрощался с фюрером и под его пристальным взглядом поспешил покинуть кабинет и бункер.
Невысокий толстый генерал с небритым и помятым лицом спал уже несколько часов. На войне для солдата сон – это блаженство; для генерала – отключение. Сон забрал у него все тревоги, обволок сознание ватой забытья и погрузил бодрствовавший мозг в то недалёкое прошлое, казавшееся для этих ожесточённых сражений несбыточным счастьем, где свастика и звезда, памятуя о визитах Риббентропа и Молотова, ещё были знаками «нерушимого» партнёрства. Он даже улыбнулся таким видениям во сне, и сон напомнил о прошлом… Он пришёл. Пришёл на перрон вокзала, а был апрель 1941 года, и глаза встретились. Сталина и Кребса. Появившаяся на лице Сталина улыбка навеяла тогда холодок в сердце Кребса, заставила его обмереть на месте. И всех немцев, кто провожал Мацуоку[1]В слух тогда еще немецкого полковника вторглись русские слова с грузинским акцентом: «Мы всегда будем друзьями. Мы с вами останемся друзьями и в беде, и в радости». Жёлтые глаза Сталина были для Кребса пронизывающими, но сам обрусевший генсек показался ему таким близким и таким далёким. Так нужные в той ситуации Кобе слова готовы были вот-вот сорваться с уст задремавшего было генерала, как зазвонил телефон. Сон как рукой сняло. Фигура Маршала исчезла, апрель 1945 года вернул Кребса из грёз к отрезвляющей военной реальности. Проснувшись, Кребс поднялся с армейской кровати и с большой неохотой потянулся к телефону. Догадка подтвердилась. Звонил командующий группой армии «Висла» Готтгарт Хайнрици.
Хайнрици: Господин генерал!
Кребс: Да, я вас слушаю. Говорите!
Хайнрици: Положение ухудшается с каждым часом. Если 9-я армия не получит разрешения выйти из боевых действий на Одере, вечером она будет разрезана на две части.
Кребс: И что вы предлагаете?
Хайнрици: Отвод армий. Тем самым я сохраню жизнь многим солдатам.
Кребс: О вашем самоуправстве знает Кейтель?
Хайнрици: Пока нет, но вы как начальник генштаба сделаете всё возможное, чтобы фюрер одобрил мои действия.
Кребс: Фюрер хочет, чтобы вы остановились и продолжали вести боевые действия. Если вы это пожелание фюрера проигнорируете, то он вас отдаст под трибунал.
Хайнрици: В такой ситуации это единственное, что спасёт наше положение.
Кребс: Ладно, генерал. Я постараюсь сделать для вас всё возможное, чтобы гарнизон «крепости Франкфурт» отступил, но фюрер будет в гневе.
В ответ Хайнрици благоразумно промолчал, а Кребс положил трубку на рычаг, в уме просчитывая сложившуюся обстановку на фронтах.
Машина доставила пассажиров к рейхсканцелярии.
– Сидите и ждите нас в машине! – приказал шоферу Мюллер. – Мы скоро вернёмся!
Брук и Кэт вышли. Их сопровождал Зигфрид с автоматом за плечом. Ненамного отойдя от машины, все прислушались. Стрельба и грохот, больше ничего вокруг.
– И это Берлин? Столица рейха? Да, друзья мои неподсудные! – заметив вдалеке танки, что шли в бой, произнёс Мюллер. Внутренне он содрогнулся, но внешне остался невозмутим. – Танки есть тяжёлая артиллерия нашего века. Одним словом, война моторов, попробуй кто из нас с этим не согласиться. Что замялись? Лучше не стойте на месте, а поторапливайтесь. Уберёмся отсюда – и останемся в живых.
Но вместо покорных действий Брук взял за руки трясущуюся от страха Кэт, пристально посмотрел ей в глаза, и её слова замерли у неё на губах. И хотя, когда у входа в бункер была слышна симфония войны, ошибочно затеянная Гитлером в знойное лето 1941 года, Брук был готов изменить своё мнение ради любви к Кэт, он всё же нет-нет, но не позволял Мюллеру загонять себя в угол или принуждать к компромиссам, что коробило настойчивость Мюллера.
– Друзья мои! – недовольный тон в его голосе свидетельствовал о том, что Мюллер начал терять терпение. Он и так слишком долго возился с ними. – Вам нужна свобода?
– Да, герр Мюллер! – успокоила его Кэт. – Нужна, ещё как нужна.
Шеф гестапо осторожно обошёл воронку от бомбы, остановился у кучи щебня, всмотрелся в разбомбленное крыло министерства пропаганды, а потом, как бы опомнившись, пошёл к зданию. Весь этот путь они проделали молча. Пройдя все посты охраны, где даже Мюллер был вынужден сдать табельное оружие, эти заложники войны вскоре очутились у кабинета Гитлера. Путь им преградил высокорослый Гюнше:
– Вы к фюреру?!
– Да, Отто! – сказал Мюллер, положив ему руку на плечо. – И по срочному делу!
– Оставайтесь пока на месте. Я сейчас доложу о вас фюреру! – Из этих слов было видно, что Гюнше колебался.
– Будьте так добры, Гюнше, сделайте это! – как бы поощряя предстоящее действие, улыбнулся Мюллер.
Тягостная пауза изводила Кэт, от воли фюрера теперь зависела их жизнь. Горький вздох исторгся из её груди, Брук стал её успокаивать, но волнение Кэт было напрасным. Гюнше исчез за дверью, как выяснилось, ненадолго. Появившись вновь, он произнес:
– Фюрер ждёт вас!
– Зигфрид, оставайтесь здесь и ждите нас! – сказал Мюллер, угадав смысл во взгляде подчинённого. – Фюрер не любит,
