— Да, вот приехал подлечиться. Воздух тут у вас просто целебный.
— А откуда ж вы будете?
— Из Петербурга.
— Из самого Петербурга? Далеко. Да вы кушайте, кушайте. Это и не ягода даже, так, баловство одно. А может, хотите черешни или абрикос?
— Нет, спасибо, мне тютина очень понравилась. Эй, хлопчик, — обратился Шумилов к подошедшему в этот момент Петьке, — залезь — ка на дерево, набери мне ягод, а то мне не достать. Пять копеек получишь.
— Накинуть бы малость надо. За шесть — залезу, — сразу вошел в роль Петька.
— Ну, хорошо, плачу шесть копеек. На, возьми мой картуз, складывай туда, только смотри, не подави ягод!
Петька, ловко карабкаясь босыми ногами, подтягиваясь на тоненьких палочках рук, полез по тёмному стволу вверх.
— А у вас тут хорошо, тихо, — продолжил Алексей разговор с женщиной. — Я тут пока что квартиру снял, да вот думаю, что неплохо было бы поселиться подольше, может, купить домишко какой — никакой. Уж больно болезнь меня замучила.
— А чем хвораете — то? — спросила женщина сочувственно.
— Астма бронхиальная, дышать мне трудно в сыром воздухе. А здесь у вас дышится замечательно. Я смотрю, вот тот дом как будто бы нежилой, — Шумилов протянул руку, указав на дом колдуна; ведь он обещал Петьке, что прямо укажет на дом, который следовало рассмотреть. — Может, он продаётся?
— Нет, этот дом не пустой. Если хотите купить — то вон, через два дома, видите, забор совсем ветхий и ставни наглухо закрыты? Там никто не живет, хозяева уже давно хотят продать, да всё покупателей не находится.
— Не — ет, там всё такое ветхое, что надо либо заново отстраивать, либо ремонт серьёзный затеивать. А мне стройкой заниматься недосуг. Я бы купил, может, на полгода — только чтобы пожить, здоровье поправить, а потом опять продал бы. Вот этот домик мне бы очень подошел. — Шумилов снова указал рукой на дом Макара. — А может, хозяин всё — таки продаст? Как бы мне с ним потолковать?
— Застать его можно только вечером. Утром он каждый день уезжает. Да только не продаст он, — проговорила женщина убежденно.
Между тем Петька ползал по дереву, перебираясь с ветки на ветку, взобрался даже на самый верх. Картуз в его руках наполнился чёрными крупными ягодами.
— Эй, малец, зачем так высоко залез? Не ровен час, сковырнёшься, — предостерегла его молодица, задрав голову кверху.
— А тут ягода слаще, — бодро отозвался Петька.
— Ну молодец, за особое старание набавлю тебе ещё четыре копейки, — засмеялся Шумилов.
— Ну, будьте здоровы. А если захотите черешни, абрикос или ещё чего — милости прошу. У нас всегда можно купить. И недорого: ведро за двадцать копеек, — проговорила женщина.
— Спасибо, хозяюшка, непременно буду иметь ввиду, — обнадёжил Алексей.
Женщина с девочкой не торопясь пошли по своим делам. Шумилов подождал, пока Петька спустится с дерева, забрал у него картуз с ягодой, дал десять копеек и пошёл неторопливой походкой человека на отдыхе, поглядывая по сторонам. Петька же, преисполненный гордостью от сознания того, что не подкачал, бегом помчался в ближайший переулок, куда и свернул. Он благополучно добрался до извозчика. Возница, коему велено было ждать возвращения всех седоков, только бровью повёл при появлении мальца, а потом опять погрузился в состояние полудрёмы. Ему по душе была работа по принципу «солдат спит — служба идет», поскольку оплачивалась она даже лучше, чем бесконечная тряска по пыльным улицам.
Петька и Антонин Максименко с нетерпением дожидались возвращения Шумилова. Тот появился минут через десять, быстро вскочил на поджножку и хлопнул возницу по плечу: «Поехали, братец».
— Ну, Пётр, ты молодец! — сказал Шумилов, заметив, с каким напряженным радостным ожиданием глядят на него голубые глаза. — Если ещё сумеешь рассказать, что видел во дворе и в доме, то цены тебе не будет.
— Сумею, барин, сумею! Там всё пусто, никого нет. Сарай стоит открытый, похож на конюшню.
— Что, совсем нараспашку? — удивился Алексей Иванович.
— Не то, чтобы совсем, а так, одна створка двери. А внутри, я заметил, дуга, чтоб лошадь запрягать, но ни лошади, ни возка нет.
— А дом заперт?
— Замка нет. Щеколда накинута, но в неё не замок, а палка обычная вставлена, как на калитках иногда бывает.
— Хм… А окна?
— Во двор выходят два, оба закрыты ставнями. В доме ничего не видать. Над крыльцом на козырьке висит что — то странное, будто бы тряпка чёрная, и из неё как будто прутики железные торчат в разные стороны на манер ежа.
— Тряпка с прутиками? — Шумилов не понял, о чём ведёт речь мальчишка.
— Да круглая, вот такого размера, — Петька показал руками окружность немногим меньше тарелки. — Косматая такая. И прутики торчат.
— Ну, ладно. А живность какая — нибудь — собака там, кошка?
— Собаки точно нет — ни конуры, ни цепи. Да она бы обязательно беспокоиться стала и голос подала, когда вы там у ворот шумели. А вот кота видел. На крылечке сидел, умывался.
— Странно, — озадачился Шумилов, — у всех в округе собаки есть… Ну, а живность домашняя — коровы, утки, куры?..
— Нет, ничего такого нет. Только амбар зерновой. Думаю, если бы была корова, то непременно был бы сеновал.
— Да, это верно. Скажи, а как у него сад — огород? Растёт что — нибудь?
— Можно сказать нет. Разве что одна яблоня, да вишня. Ещё деревья какие — то стоят, но никаких плодов. И повсюду трава высокая, по пояс. Разная такая, цветастая.
— Ну, ладно, Петька, молодец, настоящий «пластун» будешь. Вот твой рубль и еще десять копеек впридачу — за старание. Смотри, никому не сказывай, зачем мы тебя звали, а то в другой раз на разведку не позову.
Вся троица направилась назад той же дорогой, какой приехала. Но, не доезжая до Большой Садовой улицы, Шумилов покинул своих спутников и направился в полицейскую часть на разговор с дядей.
Михаил Васильевич Шумилов несмотря на то, что отработал в ростовской полиции более двух десятков лет, выше ротмистра так и не выслужился. Хотя супруга часто ему пеняла за склонность всегда и во всём защищать полицию, на самом деле дядя Миша в кругу сослуживцев был склонен говорить о вещах нелицеприятных открыто и без затей. А начальство таких подчинённых не особо жалует при любой власти. Поэтому Михаил Васильевич, говоря об удивительном постоянстве своего невысокого чина, частенько вздыхал: «Не стал я подполковником в восемьдесят пятом, не буду им и в девяносто пятом». Возглавляемая им часть помещалась в прежнем здании Темерницкой таможни; это был небольшой домик, весьма похожий своим казённым убранством на казарму. Сходство дополнялось запахом гуталина, кожи сапог и ремней, ружейного масла и неистребимого в эти жаркие дни смрада потеющих мужских тел. Даже раскрытые окна не спасали положение, поскольку над центральными районами Ростова царило полнейшее безветрие. У Алексея, едва только он переступил порог полицейской части, закружилась голова и для адаптации обоняния к специфическому запаху потребовалось несколько секунд. Лишь немного придя в себя, Шумилов двинулся на поиски кабинета дядюшки.
