тишине под прицелом сотен изумлённых глаз, пока к нему не присоединились сначала придворные, ехавшие рядом, потом стражники, а потом волна смеха стремительно распространилась по площади.
Потом его величество уехал, а праздник продолжился. Короля дураков от пуза накормили пирогами и искупали в фонтане с вином, а после собирались женить на свинье, потому что у каждого короля должна быть королева. Увы, бедное животное было так возмущено нацепленными на него платьем и рыжим париком, что с душераздирающим визгом сбежало из-под венца, опрокинув алтарь, сколоченный из кусков пивных бочек.
«Куда же ты, любовь моя!» — восклицал карлик под оглушительный хохот толпы. Впрочем, долго горевать ему не пришлось, ведь вскоре смешливая стайка девиц подняла его над головами и под одобрительные возгласы горожан утащила безутешного короля в один из красных домов.
Проснувшись поутру в окружении женских тел, вчерашний король дураков увидел перед собой королевского посланника, который зачитал ему приглашение ко двору. Два часа спустя карлик, вымывшись и приодевшись, предстал перед его величеством.
На вопрос короля о его имени и возрасте, карлик ответил, что его зовут Тилль-подкидыш из Кожевенного переулка, куда его младенцем подкинули под дверь башмачника Руперта, в чьей мастерской он и живёт по сей день, а лет ему никак не меньше двух, но едва ли больше сотни. Тогда его величество предложил карлику стать придворным шутом, предупредив, однако, что должность эта, хоть и почётная, но всё же ответственная и непростая.
Тилль согласился, не раздумывая, упомянув, правда, что мастеру Руперту будет не хватать его ловких рук. Взглянув на продемонстрированные ему несуразные короткие пальцы, король усмехнулся и сказал, что мастер Руперт получит десять кошелей серебра, по одному за каждый палец бесценного помощника.
Так Тилль-подкидыш из Кожевенного переулка стал Тиллем-шутом из Чёрного замка и с первого же дня приступил к возложенным на него обязанностям, приобретя среди придворных как друзей, так и врагов. Среди последних были и весьма влиятельные, как, например, фрейлина королевы, горделивая и заносчивая леди Рослин Гвил, которой шут однажды во время обеда принёс птичье гнездо, заявив, что та ненароком сбила его, когда слишком высоко задрала нос.
Доставалось от шута и завистливым слугам, и хамоватым пажам, и, разумеется, сиру Гильяму Фолтрейну. С первого дня рыцарь относился к карлику с брезгливым отвращением, которое со временем переросло в ненависть, но, когда чаша его терпения была почти переполнена, судьба сыграла очередную злую шутку. Тилль получил своеобразное повышение по службе.
В то утро шут деловито возвращался с псарни с мешком собачьего дерьма, чтобы, притаившись где-нибудь, вывалить его прямо на голову прыщавого пажа. Злобный мальчишка считал невероятно смешным отвешивать карлику пинка при встрече и смеяться, что тот не сможет догнать его из-за коротких ножек. Но коварную месть пришлось отложить: за шутом послал его величество.
На тот момент Тилль вот уже полгода как служил при дворе. Стояла поздняя весна, и из сада в кабинет его величества доносились нежные цветочные ароматы. Король повторил тогда фразу, которую сказал однажды на вопрос о том, зачем ему шут:
— Чтобы быть дураком, не нужно никаких особенных талантов, но, чтобы быть дураком выдающимся, нужен недюжинный ум.
Именно такой ум разглядел его величество в Тилле. Карлику хватало смелости говорить о пороках придворных, бить в самые гнилые места двора, причём делать это хлёстко, честно и не только без какой-либо выгоды для себя, но и порой подвергая себя опасности. Чтобы ещё больше обезопасить шута, король при всём дворе даровал ему ироничный титул своей «правой руки», заявив о том, что теперь королевская длань сумеет дотянутся до каждого в замке. Карлик же предложил вдобавок изготовить для него расшитую золотой нитью перчатку, на что король согласился без раздумий.
Но главную задачу король озвучил наедине с шутом в своём кабинете тем весенним утром. Тиллю надлежало тщательно следить за принцессой Мерайей и докладывать обо всём, что тот сочтёт нужным. Королевская дочь была на пороге брачного возраста и его величество охватило беспокойство за неё.
То был очередной этап развивающейся паранойи короля, но поначалу Тилль не придал этому внимания, с почтением приняв новые обязанности. Впрочем, в них было мало интересного.
Мерайя стала принцессой в тот самый момент, как её отец принял в Храме троих титул короля Энгаты. Девочке было всего девять, она выросла на историях о знаменитых принцессах, а потому встретила этот подарок судьбы с невероятным восторгом. Впрочем, она очень скоро узнала, что жизнь принцессы не так сладка, как говорят сказки.
Первым испытанием стала большая поездка по стране, занявшая почти целый год. Королю следовало объехать свои владения и познакомиться с теми лордами, кого прежде он никогда не видел. Эдвальд, привычный к подобному, легко переносил тяготы пути, чего не сказать было о жене и дочери, что отправились с ним, ведь каждый в Энгате желал засвидетельствовать почтение новым королеве и принцессе. Увы, но морской путь к островам Миррдаэн девочка не помнила из-за лихорадки, а пришла в себя она уже в стенах Солёной скалы, замка Русвортов. Эдвальд щедро наградил придворных лекарей своего тестя и, переждав зиму, королевский кортеж отплыл со свитой к западному берегу Энгаты.
Вернувшись в Чёрный замок, Мерайя спросила отца, можно ли ей вернуться «домой, в Одерхолд», на что тот ответил ей, что теперь её дом здесь, а в туда она может возвращаться на зиму.
В жизни девочки поменялось практически всё. Подруги детства, дочери придворных, остались в Одерхолде, а с новыми она сходилась неохотно. К тому же она вошла в тот возраст, когда юной леди надлежало овладевать огромным множеством наук и навыков, в числе которых как шитьё, танцы, пение и игра на музыкальных инструментах, так и география, история и иностранные языки.
Последние давались Мерайе особенно непросто. Часто она отказывалась от уроков под предлогом головной боли или слабости, которые со временем научилась изображать в совершенстве и могла побледнеть буквально в мгновение ока по одному лишь велению мысли. Придворные же, зная о тяжёлой болезни, что принцесса перенесла в детстве, не смели спорить и покорно удалялись.
Тилль, наблюдавший за этим, всегда только усмехался, как ловко у неё получалось дурить учителей. Чаще всего принцесса проделывала такое, когда занятие проходило в саду, чтобы просто погулять. Тогда шут, дождавшись, пока скроется раздосадованный учитель выдавал себя и предлагал принцессе пирожное, украдкой стянутое с кухни, тихонько играл на лютне, флейте или ходил на руках. Мерайя воспринимала его как милого чудака, который всегда появляется кстати, что и было нужно шуту. И, что было особенно важно, даже не подозревала, что за ней тут и там наблюдает пара внимательных глаз и не менее внимательных ушей.
Вот и теперь Тилль отправился не куда-нибудь, а в королевский сад, утопающий в цветах и ароматах. Шут наизусть знал расписание занятий принцессы. Прежде в это время она занималась эльфийским, но придворный маг Рейквин вот уже месяц как уехал из замка, поэтому сейчас ей предстоял урок ригенского.
Карлик притаился за живой изгородью из густого плюща и стал наблюдать. Забавно, насколько принцесса изменилась за эти годы. Из болезненной девочки она превратилась в милую девушку шестнадцати лет, унаследовавшую от матери лишь шелковистые волосы цвета осеннего клёна. В остальном же, по словам короля, принцесса походила на его покойную сестру, и, если эти слова были правдивы, то Тиллю охотно верилось в молву о красоте былой королевы.
Мерайя была одета в платье цветом точь-в-точь как небо сегодняшним ясным весенним днём, а из волос, тщательно собранных в плотную причёску по бокам головы, как всегда, торчал спадающий на висок локон, который девушка то и дело накручивала на палец в минуты волнения и раздумий. Иногда, впрочем, вместо этого она крутила на пальце золотой перстень, который ей подарили на десятилетние именины и который едва ли не каждый год приходилось отдавать ювелиру, чтобы тот подгонял украшение под быстро растущую руку девушки.
Принцесса и теперь теребила перстень пальцами другой руки, со скучающим видом опираясь
