исполнителя, как и положено в пантомиме), и представление выплеснулось в фойе. Ричмонд вытащил девушку из-за прилавка с мороженым, назначил ее своей Елизаветой и продолжил заключительный монолог с балкона. Зрительный зал приветствовал его в качестве нового короля Англии, а солдаты, сражавшиеся на стороне Ричарда, принесли новому королю присягу. Пьеса закончилась словами Ричмонда:
– Скажи «аминь», Творец!
– Аминь! – возопила толпа и радостно зааплодировала.
Это было славное зрелище. Актеры хорошо потрудились, и, по счастью, во время сражения на Босуортском поле никто серьезно не пострадал. Мы с Лондэном быстро покинули театр и нашли свободный столик в кафе напротив. Лондэн заказал два кофе, и мы уставились друг на друга.
– Хорошо выглядишь, Четверг. Годы милосерднее к тебе, чем ко мне.
– Чушь, – ответила я. – Посмотри на эти морщинки…
– Это мимические. От смеха, – заявил Лондэн.
– Ничего такого смешного не было.
– Ты сюда надолго? – вдруг спросил Лондэн.
– Не знаю, – ответила я и опустила взгляд.
Я пообещала себе, что не буду винить себя за то, что уезжала, но…
– Зависит от многого.
– А именно?
Я посмотрела на него и подняла брови.
– От ТИПА.
Принесли кофе, и я улыбнулась.
– Ладно, а ты как?
– Я-то ничего, – ответил он, затем добавил чуть потише: – Мне тоже было одиноко. Очень одиноко. И моложе я тоже не стал. А как ты жила?
Я хотела сказать ему, что тоже была одинока, но некоторые вещи не так-то просто произнести вслух. Я хотела сказать, что до сих пор меня ранит то, что он сделал. Простить и забыть – прекрасная идея, но никто не собирался прощать и забывать моего брата. Имя погибшего Антона было облито грязью – и все из-за Лондэна.
– Ничего. – Я подумала. – Вообще-то это неправда.
– Я слушаю.
– У меня сейчас тяжелое время. Я потеряла в Лондоне двух коллег. Я гоняюсь за чокнутым, которого большинство народу считает мертвым. Майкрофт и Полли похищены, мне в спину дышит «Голиаф», и начальство собирается отнять у меня бэдж. Как видишь, все просто замечательно.
– По сравнению с Крымом – мелочи, Четверг. Ты сильнее всего этого дерьма.
Лондэн размешал в кофе три кусочка сахара. Наши глаза встретились.
– Ты надеешься, что мы сможем снова быть вместе?
Он был ошарашен прямотой моего вопроса. Пожал плечами:
– Я не думаю, чтобы мы по-настоящему расставались.
Я абсолютно точно знала, о чем он говорит. Духовно мы были всегда вместе.
– Я не могу больше извиняться, Четверг. Ты потеряла брата, я – хороших друзей, весь мой взвод и ногу. Я знаю, что значил для тебя Антон, но я видел, что он указал полковнику Фробишеру не ту долину как раз перед тем, как двинулась бронеколонна! Это был безумный день, сплошное безумие, но это случилось, и я был обязан рассказать все, что видел!
Я посмотрела ему прямо в глаза.
– Перед отправкой в Крым я думала, что хуже смерти ничего не бывает. Вскоре я поняла, что так считают только сопляки. Антон погиб, я могу с этим смириться. Люди на войне неизбежно гибнут. Да, это был чудовищный разгром. Такое тоже время от времени случается. В Крыму такое не раз бывало и раньше.
– Четверг! – взмолился Лондэн. – То, что я сказал, это же правда!
Я озлилась:
– Кто знает, что есть правда? Правда – то, что нам кажется удобнее всего. Пыль, жара, шум! Что бы ни случилось в тот день, сейчас правда – то, что люди читают в книгах о войне. То, что ты рассказал военной следственной комиссии! Может, Антон и ошибся, но не только он один ошибся в тот день!
– Я видел, как он показал не на ту долину, Четверг.
– Он никогда не сделал бы такой ошибки!
Такого гнева я не испытывала десять лет. Военачальники умудрились уйти от ответственности, а мой брат останется в истории и народной памяти как человек, который погубил Третью Уэссекскую легкую танковую бригаду. Командир и Антон – оба погибли в сражении. И рассказать о случившемся мог один только Лондэн.
Я встала.
– Опять убегаешь, Четверг? – сардонически произнес Лондэн. – И так будет всегда? Я надеялся, что ты стала мягче, что мы когда-нибудь сможем выпутаться из этого, что в нас еще осталось достаточно любви…
Мой взгляд должен был обжечь его – столько ярости вспыхнуло во мне.
– А верность, Лондэн? Он же был твоим лучшим другом!
– Я все равно сказал то, что сказал, – вздохнул Лондэн. – Однажды тебе придется смириться с тем фактом, что Антон прокололся. Такое бывает, Четверг. Такое бывает.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
– Сможем ли мы когда-нибудь справиться с этим, Четверг? Мне обязательно надо знать, и как можно скорее!
– Скорее? С чего такая срочность? Нет, – ответила я. – Нет, нет, никогда! Извини, что потратила впустую твое чертово драгоценное время!
Я выскочила из кафе вся в слезах, злая на себя, на Лондэна, на Антона. Я думала об Орешеке и Тэмворте. Нам всем надо было дождаться подкрепления; мы с Тэмвортом лопухнулись, когда полезли в это дело, а Орешек – когда отвлек на себя врага, куда более сильного и физически, и ментально, чем он сам. Все мы поддались возбуждению погони – импульсивный порыв, которому поддался бы и Антон. Однажды в Крыму я и себя возненавидела за эту импульсивность.
Я вернулась в «Finis» около часу ночи. Уикенд имени Джона Мильтона закончился дискотекой. В лифте грохот музыки слышался глухо, и под этот глухой ритм я поехала наверх, привалившись к зеркалу и ища утешение в прохладе стекла. Не надо было мне возвращаться в Суиндон, поняла я со всей очевидностью. Надо утром поговорить с Виктором и как можно скорее перевестись отсюда.
Я открыла дверь, сбросила туфли, рухнула на постель и уставилась на полистирольные плитки потолка, пытаясь смириться с выводом, который я всегда подразумевала, но с которым боялась столкнуться лицом к лицу. Мой брат прокололся. Никто никогда прежде вот так просто не ставил меня перед этим фактом. Военный трибунал говорил о «тактических ошибках в ходе сражения» и «общей некомпетентности». Почему-то это «прокололся» звучало убедительнее – все мы порой ошибаемся, одни чаще других. И лишь когда цена считается в человеческих жизнях, эти ошибки замечают. Будь Антон пекарем, который забыл положить в выпечку дрожжи, ему бы все сошло с рук – а ведь он бы точно так же просто прокололся.
В размышлениях я постепенно задремала, и вскоре пришел сон, тревожный и болезненный. Я снова оказалась у дома Стикса, только на сей раз у черного входа,
