и сданные в банк. Одновременно в публикации указывалось: «Уголовный розыск напал на след преступников и ведет их усиленное преследование».
...Цируль распорядился срочно вызвать начальника управления охраны старого города Бабаджанова, а когда тот прибыл, то все, кто был приглашен, уже собрались.
Пробежав бегло еще раз несколько оперативных документов, Цируль посмотрел на собравшихся.
— Какую преследуют цель при игре в бильярд? — спросив это, он остановил свой взгляд на Аракелове.
Тот понял без намека:
— Не проиграть...
— А если быть предельно точным? — шутливо, но в серьезной форме переспросил он.
Аракелов перефразировал:
— Чтоб выиграть.
— Так оно точнее и надежней, — согласился Цируль, пояснив далее: — после первого удара шары беспорядочно рассеялись по бильярдному столу, и тот, кто берет инициативу в свои руки, несомненно старается с последовательной продуманностью выбирать дальнейшее решение с таким расчетом, чтобы с наименьшими ошибками и промахами загнать их в положенное место. Какое в этом случае должно быть обязательным условие?
Аракелов догадался:
— Правильно выбрать последовательность ударов.
— Как это практически будет выглядеть здесь? — указал он едва заметным жестом на оперативные документы, что лежали на его столе.
— Мне кажется, более удобно начать с удара по восьмерке, под которой у нас зашифрована шайка «Абрека». Затем перейти к Муфельдт...
— Твое мнение, Александр Степанович? — взглянул Цируль на Пригодинского.
— Такое же.
— Как по-твоему, Георгий Иванович?
— Верное решение, — согласился и Лугин.
— А что думает Бабаджанов?
— Я бы рискнул одним махом загнать их...
— Кого конкретно?
— Муфельдт-пуфельдт, Абрек-мабрек, Хан-пан и прочая шара-бара, — пояснил Бабаджанов, предлагавший еще накануне действовать немедленно во избежание новой волны убийств и вооруженных налетов.
Цируль поправил поясной ремень.
— Я, конечно, понимаю Бабаджанова, — примирительно заметил он. — За каждым мнимым шаром ему ясно видны кровавые руки, невинные жертвы. В нем горит справедливое желание обезвредить негодяев как можно скорее. Возразить ничем не могу... Но как быть с наломанными дровами, если вдруг мы окажемся перед их поленницами?
Человек решительный и беспощадный к врагам революции, Бабаджанов был далек от намерений выйти за рамки революционного правосознания, однако в таких, из рук вон выходящих случаях, усматривал непростительное промедление. Тем не менее он всегда при детальном анализе совокупностей обстоятельств прислушивался в конце концов к Цирулю, которого высоко ценил, уважал как старого большевика с большим партийным стажем. Бабаджанов убеждался в этом уже не раз, когда принимал то или иное ответственное решение. Цируль всегда советуется, выбирает из высказанных предложений более приемлемое, добавляет что-то свое и предлагает в таком законченном виде к реализации.
Прослушав и взвесив все, о чем только что говорилось, Цируль пояснил уже конкретно:
— Пример с бильярдом слишком упрощен в столь опасном деле, но в то же время он показал, что рискованные мероприятия поняты нами правильно. Я хочу сказать этим, что не без веских доводов мы сошлись на Муфельдт, как на зловещем субъекте в новом узелке, нити от которого тянутся во многих направлениях, и как далеко они нас приведут, покажет будущее. Что в ней особенно нас настораживает? Вероятно, что никто иной, как она навела преступников на профессора Когена, зная о предстоящем получении им денег, так как сама печатала ему банковский чек. Никто другой, кроме нее, не был об этом осведомлен. Мы стоим перед опытным, хитрым и опасным преступником, имеющим значительное по численности окружение и не менее опасные связи. И вот перед нами дилемма: не то собрать их без дальнейших проволочек, не то, перестроившись на ходу, подойти к делу с гарантией большего успеха...
Далее Цируль предложил меры в духе Аракелова с Пригодинским, немало дополнил своего, учтя одновременно не только пожелания Бабаджанова действовать как можно решительней и быстрей, но и возложив на него одно из самых ответственных оперативных поручений в разработанной операции.
Все остались довольны принятым планом. Только Бабаджанов заметил:
— Вай, вай! Какой же, Фриц Янович, я хозяин?
Цируль дружески похлопал его по плечу:
— Не прибедняйся! Ради революции ты должен, если обстоятельства заставят, быть хоть дьяволом. Палван-Таш поможет.
И в завершение Цируль спросил Аракелова:
— Когда можно будет видеть Леонида Константиновича?
— Договорился на одиннадцать вечера.
— Побеседуем вместе, — предупредил он. — Его деловые качества сулят нисколько не меньше, чем несомненная польза от передачи оперативному составу своих богатых знаний о материальной части стрелкового оружия иностранных образцов.
...На улицах Ташкента людской поток был пестрым. Тут и понаехавшая из центра, не потерявшая еще былого облика бывшая знать, военные со следами недавних погон на плечах, пленные немцы, австрийцы, турки, бродящие в поисках случайного заработка, и многие другие, что изменило до неузнаваемости обывательскую толпу в сравнении с тем, какой она была до революции. В этом потоке человека с военной выправкой трудно было выделить, поэтому на Дитца никто не обращал внимания. На голове шляпа, в руках трость, одет в модный, хотя и поношенный костюм.
И все же опытный глаз мог с большой долей вероятности уловить в его походке характерные признаки, свойственные кадровому строевому офицеру. Против завода, на воротах которого еще красовалась вывеска: «Фирма наследников Первушина И. А.», он сократил шаг, осмотрелся и свернул на Синявскую. Дальше ему не представило труда найти нужную парадную и позвонить. За плотно закрытой дверью, однако, признаков жизни никто не подавал. Незнакомец хотел было уйти и уже сошел с крыльца на тротуар, не замечая, что у окна одной из комнат стоит женщина. Осмотрев его с ног до головы, она убедилась, что ранее никогда с ним не встречалась. Тот не успел сделать и двух шагов, как услышал легкий стук в оконное стекло и женский голос: «Вам кого?» Неизвестный, оглянувшись, не ответил, а просто знаком руки попросил подойти к двери.
— Кто вас интересует? — спросила она.
По всем приметам незнакомец узнал, что перед ним как раз та самая особа, которая ему и нужна.
— Объясняться здесь небезопасно, — шепнул он.
Еще раз оглядев незнакомца, она пригласила его в комнату.
— Смею представиться, — щелкнул он каблуками. — Моя фамилия Дитц.
— А я — Муфельдт Елизавета Эрнестовна, в таком случае...
— Дитц Август Фридрихович, подполковник императорской армии, — более полно сообщил он о себе.
— Так бы сразу и говорили, — засуетилась Елизавета Эрнестовна, еще не освободившись от внутреннего волнения. — У вас ко мне что-то имеется?
— Честь имею передать архиважное, — таинственно
