поставлен под плаху заговорщиков по делу Цыклера.
Ил. 8. Церковь Николая Чудотворца в Столпах. Белый город, 1883 год. Из кн.: Москва. Соборы, монастыри и церкви. М.: Типо-лит. И. Н. Кушнерева и К°, 1882–1883. С. 59. ГПИБ
Отец Александра Сытина Кирилл Карпович начал службу драгуном в начальных людях (1701), в 1711 году он был уже капитаном[324], а в 1713 году подполковником, построившим церковь Святой Великомученицы Екатерины в Лукиановой пустыни[325]. Позднее он вышел в отставку и продолжил службу в чине статского советника. В феврале 1732 года он получил назначение вице-губернатором в Иркутск, где должен был сменить на этом посту А. И. Жолобова. Путь в Сибирь был неблизкий, и лишь в октябре того же года Кирилл Карпович с женой и малолетним сыном Александром добрался до Тобольска, а в начале января 1733 года прибыл в Иркутск. Единственное, что он успел сделать на новом посту, — это поругаться со своим предшественником и выгнать его из канцелярии, после чего сразу же заболел и 2 февраля умер. За этим последовали драматические события, в ходе которых Жолобов пытался вернуть свою должность, а воспротивившиеся этому местное духовенство и горожане вознамерились провозгласить вице-губернатором шестилетнего Александра Сытина, причем активную роль в продвижении этой кандидатуры играла его мать[326], о которой сын в своих показаниях сообщает, что она была из польского рода Комовских[327]. Попытка самоуправства иркутчан провалилась, и мать с сыном вынуждены были вернуться в Россию.
С 1737 года они жили в Москве, где Сытин, согласно его показаниям, учился сперва «при монастыре», а затем у учителя-француза. В 1742 году в числе ста двадцати молодых дворян он участвовал в коронационных торжествах императрицы Елизаветы Петровны и в том же году был определен подпрапорщиком в Рязанский драгунский полк, но по ходатайству «соседки», княгини Анны Михайловны Долгоруковой, оставлен в Москве в качестве ординарца ее брата, князя Василия Михайловича, которому впоследствии суждено было стать генерал-аншефом Долгоруковым-Крымским и который в то время был еще только секунд-майором. Вскоре от Василия Михайловича Сытин перешел служить к его дяде, фельдмаршалу князю Василию Владимировичу Долгорукову. Под его началом он дослужился до прапорщика и был одно время нотариусом походной канцелярии фельдмаршала. В 1746 году после смерти Долгорукого Сытин был определен в Азовский пехотный полк, где уже в следующем году получил чин поручика, после чего с ним случилась уже упоминавшаяся неприятность, связанная с денежным начетом, арестом и смертным приговором, что, возможно, и стало первым толчком к его помешательству. Между тем, вскоре после того как он был амнистирован и выплатил четыре тысячи рублей, его вызвали в Юстиц-коллегию в Москву по некоему судному делу его деда Карпа «о колдовстве и еретичестве». Суть этого дела нам неизвестна, но показательно, что вызов Сытина в столицу состоялся, видимо, в самом начале 1750‑х годов, то есть через тридцать с лишним лет после смерти деда, а еще через четверть века, в 1776 году, в Тайной экспедиции Александр Кириллович говорил, что дело это «сплутовано» и до сих пор не окончено.
Вызов в Юстиц-коллегию навсегда прервал военную карьеру Сытина, продолжать которую он, судя по всему, и не особенно стремился. Во время пребывания в Москве он был произведен в очередной чин капитана и жил с матерью, которая в это время подала императрице прошение о получении денежной компенсации в счет службы покойного мужа, поскольку в Сибирь они добирались на собственные средства. Елизавета Петровна вроде бы велела главе Кабинета барону И. А. Черкасову разобраться с этим делом, но тот поручение не исполнил, и тогда мать Сытина решила обратиться за помощью к подруге императрицы графине Мавре Егоровне Шуваловой. Она поехала к Шуваловой домой и, не застав хозяйку дома, разговорилась в ее покоях с находившейся там дочерью некоего лекаря, католичкой, которая стала ей жаловаться, что Мавра хочет ее насильно крестить в православие. Вероятно, полька по происхождению, Сытина выразила ей сочувствие, а вернувшаяся домой Шувалова услышала их разговор и, молча пройдя мимо них, велела передать матери Александра Кирилловича, чтобы та уезжала домой. На другой день был прислан курьер от Черкасова с требованием матери явиться к нему, но Сытина, сославшись на нездоровье, велела ехать сыну. Черкасов сказал ему лишь, что лучше бы его мать к Шуваловой не ездила, и в тот же день было получено распоряжение императрицы: Сытиной отправляться в свою деревню и в столицы не возвращаться.
Ил. 9. Ф. С. Рокотов. Портрет Мавры Егоровны Шуваловой. Конец 1750‑х годов © Русский музей, Санкт-Петербург, 2024
Мать Александра Кирилловича подчинилась монаршей воле и уехала, а сам он остался жить в Москве; через некоторое время мать прислала ему ключи от стоявших в доме сундуков, велев просушить хранившуюся в них одежду. В одном из сундуков Сытин, по его словам, нашел две тысячи рублей, часть которых, по его собственному признанию, промотал (среди прочего он описывает, как с двумя приятелями ночью они пытались ворваться в закрытый кабак и были избиты солдатами). Оставшиеся деньги в 1758 году он употребил на женитьбу на «дочери бывшаго иностраннаго кухмастера Ватпола девице Христине Ивановой», которая родила ему сына и трех дочерей. В 1776 году, когда в Тайной экспедиции расследовалось его дело, сын Сытина служил сержантом Преображенского полка, а старшая дочь была замужем за флигель-адъютантом Андреем Кирилловичем Рубановским, литератором, другом, соучеником по Лейпцигскому университету и свойственником А. Н. Радищева, женатого сперва на одной, а затем на другой племяннице Рубановского[328].
Примерно в конце 1750‑х годов мать Сытина умерла, и он «огорчался» из‑за того, что по разделу с братьями и сестрами ему достались, как он утверждал, лишь «худые деревни», а также из‑за того, что на шедшей в это время Семилетней войне «много из его приятелей побито»[329]. Тогда же проявились и первые признаки его помешательства, и он даже был «взят под караул» до выздоровления в Галичской провинциальной канцелярии. Между тем в 1760 году Сытин получил отставку с чином секунд-майора, которой долго добивался, а в начале следующего царствования, в 1762 году, в надежде устроиться на гражданскую службу приехал в Москву, где, по его словам, прослышал о фаворе братьев Орловых. Сперва, как он признавался,
