это.
Своим мизинцем он хватается за мой, слегка переплетая наши ладони, насколько это вообще возможно в полном зале. Поворачивается ко мне и приободряюще улыбается.
- Улыбнись, – просит того же и от меня.
А я то ли от детей словила чувство грусти, то ли просто расклеилась. Столько раз переживала концовку смены, и никогда не испытывала при этом столько эмоций одновременно. Наверное, я никогда и не влюблялась на смене… Бывало, что мне еще в подростковом возрасте нравился какой-то парень из отряда, но это никогда не становилось настоящим событием. А вот с Германом уже целая история.
- Эй, Марья Николаевна, ты чего? Ну давай, улыбнись, – снова просит, потому что в первый раз никак не реагирую.
- Конечно, – выдавливаю грустную улыбку, но все же пытаюсь взять себя в руки.
Зачем так переживать? Ведь Шацкий говорил, что все будет хорошо. Говорил, что хочет и в Краснодаре целовать меня так же, как здесь. И как целовал, мама дорогая… В космос можно улететь! Но предчувствия меня так и не отпускают. Мне страшно возвращаться домой, потому что я боюсь потерять то, что мы пытались построить здесь. И когда на прощальной дискотеке мы танцуем медляк, по моей щеке прямо на плечо Шацкого стекает слеза. Успокаиваю себя, но слезы упрямо хотят выкатываться из глаз. Хорошо, что на отрядном сборе мне можно будет поплакать вместе с девочками, чтобы сильно не палиться, иначе у Германа возникнут вопросы. А все вопросы – завтра.
На отрядном сборе слез оказывается действительно много. Девочки разводят сырость, и даже наша железная Влада сдается и тоже начинает реветь вместе со всеми.
- Так, второй отряд, я не понял, – Герман пытается привести ребят в чувства. – А чего мы рыдаем?
- Ну а когда мы теперь увидимся, Герман Юрьевич? В Краснодаре пару отрядных встреч будет максимум, по опыту говорю, – заявляет одна из самых громко рыдающих, девочка, которая тоже выпустилась из центра в этом году.
- Так наоборот же, радоваться надо, если вам все понравилось, вы приобрели классные воспоминания, завели новых друзей, это же здорово, – напарник пытается включить психолога.
- Но смена такая короткая, – говорит Влада и хлюпает носом. – Меньше трех недель, и уже разъезд.
Так как я стою рядом с напарником, чувствую, как дергаются его плечи. И глаз, думаю. Герман наверняка рад, что мы разъезжаемся по домам, все-таки это не его жизнь, хоть он и весьма органично в нее вписался.
Правда, все мысли о том, хочет он домой или нет, пулей вылетают из головы, стоит только Шацкому плотнее сжать ладонью мое плечо.
- Завязываем свою фабрику рыданий, давайте на позитиве заканчивать, – наш прекрасный вожатый непреклонен.
С трудом и все-таки не без слез, но отрядный круг мы завершаем, делаем большую «капусту» для обнимашек, скандируем нашу речевку (в последнюю ночь можно и покричать, что терять уже). Хоть мы и не заняли по итогу первое место в общеотрядном зачете, но вошли в тройку лидеров. И это тоже повод для нашей общей радости и гордости.
- Ребят, мы все понимаем, что спать вы не планируете, но творить лютую жесть даже не думайте, – Герман перед началом «королевской ночи» наставляет наших детей. – Методисты тоже не спят, мы с Марьей Николаевной рядом, так что давайте без фигни. Мы же хотим сохранить хорошие отношения?
- Конечно, хотим, – первым за всех отвечает Степан. Сомнительно, конечно, что Степан будет паинькой в свои последние «детские» часы в этом лагере…
- Тогда постарайтесь вести себя как истинные дети юриста и учителя.
Меня веселит эта фраза «истинные дети учителя и юриста», хотя и понимаю, какой смысл вкладывал в это все Герман. Отряд разбредается по комнатам, но не готовится ко сну, а продолжает шуметь. Все вожатые на месте. Сейчас как раз и будет общий сбор в нашей женской комнате, чтобы все были в одном месте и максимально близко к детям. Пацаны заказали пиццу, которой мы отметим завершение смены, и уже разлили по стаканчикам колу.
Радостно и грустно, сложно описать свои переживания, пусть я и будущий учитель русского языка и литературы.
Мы рассаживаемся по двум кроватям, группируясь по парам, как положено напарникам. Шацкий не просто садится рядом, а еще и укладывает руку на мое колено. С одной стороны, все вожатые «сотки» с первого дня видели, что между нами что-то происходит, даже подталкивали нас друг к другу. С другой – я все равно стесняюсь, когда Герман пытается проявлять чувства публично.
Алина до сих пор каждый раз косится на нас. Не пойму, так и не смирилась с тем, что Шацкий выбрал меня, а не ее? При этом с середины смены у нее какие-то свои «терки» с Виталиком, но это сложно назвать начавшимися отношениями. Мы за всю смену так и не разобрались, что это, да они и сами, похоже, разобраться не сумели. Я пару раз видела их весьма жаркие и не очень приличные поцелуи, и не сказать, чтобы в этот момент Алина выглядела как недовольная сторона. Ее точно не заставляли, а целовалась она так, как мне будет просто даже стыдно целовать Германа. Но, думаю, разберутся они уже позже, в городе.
Федя, самый большой шалопай среди вожатых, хотя работал на смене не первый раз, решает стать тамадой нашего импровизированного застолья.
- Ну что, друзья. Завтра вечером мы с вами все уберем, сдадим корпуса, пожмем друг другу руки и разъедемся, – он говорит это, и мне снова становится грустно. – Наша последняя ночь вместе, как ни крути. Я был рад поработать вместе с вами.
- Взаимно, брат, – поддерживает его Виталик.
- А я рад, что батя придумал мне такое перевоспитание, – говорит Герман. – Сам я бы никогда в жизни не додумался взять и поехать в лагерь. Оказывается, это круто.
- Классно, что тебе понравилось, – комментирует Алина, надувая свои кукольные губки. Кажется, она так сильно сроднилась с этой привычкой, что теперь делает это непроизвольно.
- Давайте честно признаемся, это было классно, – вновь «берет микрофон» Федор. – А некоторые даже устроили свою личную жизнь.
Тут он косится в сторону нас с Германом и акцентирует внимание на руке Шацкого, которая так и покоится на моем колене. Алина, хмыкнув, отпивает колы. Интересно, зачем она Виталику? На мой взгляд, он заслуживает девушку, которая будет ценить его, а не демонстративно реагировать на другого. Особенно на другого, который конкретно ее отшил.
- Хотя могли бы сделать это и лучше, – почти про себя говорит наша змеючка, но я прекрасно слышу.
-
