— Тогда мне кажется, — вставила Берта, — что мы должны начать со смерти Иоганна Штрауса. Самой последней, ее легче расследовать.
— Я думаю точно так же, — проговорил Гросс, поднимая свою чашку с кофе в ее сторону.
На следующее утро Вертен и Гросс начали действовать согласно этому предложению.
У Вертена было такое впечатление, как будто дело описало полный круг, начавшись с похорон Иоганна Штрауса. Неужели это случилось всего несколько недель назад? Столько всего произошло между тем днем и сегодняшним, что, казалось, минуло несколько месяцев.
Дворец Штрауса располагался в Четвертом округе, на Игельгассе, 4, где все еще проживала его вдова Адель. Вертену было известно, каким сложным человеком был венский «Король вальсов». Сеятель музыки, которую некоторые считали ужасно сладкой, а иные — сладостно ужасной, Штраус отнюдь не был счастливым человеком. Его женитьба на бывшей оперной певице Анриэтте Треффц-Шалупецки, которую Штраус называл «моя Иетти», стала поворотной точкой в его жизни. Состоявшая в любовницах барона Тодеско, когда Штраус встретил ее, Иетти была семью годами старше композитора и матерью семи незаконных детей. Их невероятная связь была освящена венчанием в 1862 году, причем церемония проходила в соборе Святого Стефана. Свивши семейное гнездышко во Втором округе, Иетти отправила детей к их соответствующим различным отцам и с той поры занялась карьерой Иоганна Штрауса как первостепенным делом своей жизни. Она оказалась идеальным управляющим, секретарем и хозяйкой дома, подтолкнув виртуоза мелодий Штрауса сочинять оперетты. Действительно, вскоре после женитьбы Штраус начал смотреть на вальс не просто как на танец, но и как на основу для крупных симфонических сочинений. Первая из его популярных оперетт, «Летучая мышь», появилась в 1874 году. Композитор написал их более дюжины, включая и оперу «Рыцарь Пацман».
Иетти скончалась в 1878 году от удара, и Штраус, не переносивший одиночества, женился через пятьдесят дней, но на сей раз на свою погибель. Ангелика, или, как ее уменьшительно звали, «Лили», Дитрих была на двадцать пять лет моложе Штрауса и тоже певица. Она обхаживала Штрауса в надежде получить место в Театер-ан-дер-Вин. Штраус, однако, искал не роли наставника в искусстве, а легкого развлечения с какой-нибудь молодой женщиной. Их связь началась еще до смерти Иетти. Естественно, что одинокий и только что овдовевший Штраус прибился к Ангелике. Обвенчанная в церкви Святого Карла,[70]супружеская пара поселилась во дворце на Игельгассе; здание было построено по планам, предложенным и вдохновленным Иетти.
Супружество оказалось несчастливым. Лили завела роман с директором Театер-ан-дер-Вин, что в то время в Вене не составляло секрета ни для кого и причиняло Штраусу немало страданий. После четырех бурных лет замужества со Штраусом она сбежала с директором (который, в свою очередь, вскоре дал деру от нее) и, по слухам, теперь жила в Берлине, работала в шляпном магазине, перебивалась кое-как на грани нищеты и цеплялась за любую возможность опорочить своего бывшего мужа в прессе.
Немного спустя после распада их супружества Штраус встретил Адель Дойч-Штраус, моложе его на тридцать один год, вдову банкира по фамилии тоже Штраус. Все произошло так, будто их союз был предназначен им судьбой. Оба быстро обрели утешение друг в друге, и с помощью Адель Штраус вновь окунулся в свое творчество, создавая такие шедевры, как оперетта «Цыганский барон». Однако пожениться им в Вене не представлялось возможным, ибо католическая церковь как не признавала его развод, так и не благословляла брак тех, чья супружеская жизнь завершилась подобным образом.
Некоторое время Штраус и Адель просто жили друг с другом, пока ими не овладело страстное желание узаконить их союз. Для этого Штраус отказался от австрийского гражданства, поселился на некоторое время для получения гражданства в немецком герцогстве Саксен-Кобург, где развод был узаконен, и оставил свою католическую веру ради протестантизма, который допускал заключение брака между разведенными людьми. Тут следует заметить, что подобная смена вероисповедания не представлялась Штраусу слишком уж затруднительной, ибо он был еврейского происхождения, а его переход в католичество — уловкой, чтобы дать возможность семье завоевать положение в империи. В 1887 году Штраус и Адель наконец-то поженились, а затем возвратились в Вену. Адель оказалась таким же хорошим управляющим, как и Иетти, так что последние годы Штрауса стали плодотворными и полными довольствия. Действительно, Адель проявила себя настолько способной в управлении делами Штрауса, что ее называли не иначе как «Козима вальсов», сравнивая с вдовой Рихарда Вагнера, столь ревностно охранявшей творческое наследие своего мужа.
Когда фиакр свернул с оживленной Главной улицы округа Виднер на более спокойную элегантную Игельгассе, Вертен почувствовал, что с нетерпением ожидает предстоящую беседу со вдовой. К тому же он надеялся узнать, почему она не присутствовала на похоронах своего мужа, что в свое время вызвало скандал.
Когда экипаж подъехал к дверям здания на Игельгассе, 4, с желтым, как у Шенбруннского дворца, фасадом, украшенным кариатидами, Гросс первым сошел на землю. Как обычно, он не опускался до таких низменных вещей, как оплата кучера, оставляя это Вертену. Однако сегодня это не докучало адвокату так, как обычно.
Их ожидали и провели в гостиную просто впечатляющих размеров. Мраморный пол был устлан прекрасными коврами; вышитые шелковые подушки украшали диваны, расположенные параллельно друг другу перед огромным камином в венецианско-мавританском стиле. Хрустальные люстры над головой ловили и преломляли солнечные лучи, проникавшие через большие окна, выходящие на восток: ромбы красного, синего и желтого света плясали по потолку и стенам.
С секретарем госпожи Штраус связались по телефону еще утром, и Вертен объяснил, что он и его коллега весьма желали бы обсудить отношения ее покойного мужа с директором Придворной оперы Густавом Малером. Само упоминание имени князя Монтенуово как их покровителя исключило любые дальнейшие вопросы со стороны секретаря. Теперь, ожидая в этой чрезвычайно помпезной комнате, они представляли себе, что она произвела подобное же впечатление и на Адель Штраус.
— Прошу вас, садитесь, господа. — Этот голос исходил от маленькой, смахивающей на серую мышку женщины, которая стремительно вошла в комнату из боковой двери. Облаченная с ног до головы в черное, она двигалась не без известного изящества, а ее шелковые юбки производили шорох, похожий на шум ветра в осенней листве.
Дама указала на диван, рядом с которым они стояли, и села напротив.
— Очень любезно с вашей стороны принять нас с таким незначительным уведомлением по времени, госпожа Штраус, — произнес Вертен. Коллеги договорились, что беседу будет вести он.
— Не стоит благодарности, — ответила она, чинно устраиваясь на краешке дивана, подобно птичке, готовой вспорхнуть. — Однако же должна признаться, что цель вашего визита выше моего понимания. Шани, то есть я имею в виду Иоганна, очень мало общался с господином Малером. Полагаю, они обменялись вежливыми письмами в прошлом году, когда Малер дирижировал «Летучей мышью» в Придворной опере. Состоялась также короткая встреча в мае, когда Иоганн дирижировал увертюрой к этой оперетте в Придворной опере. Но их никак нельзя назвать близкими друзьями.
