мастер Энн, — с неуловимым облегчением проговорил старший страж, выпрямляясь и вставая. — Я немедленно отдам все необходимые распоряжения, — и с почти явным воодушевлением завёл традиционную шарманку прощания по всем нормам этикета.
Пока звучали каноничные «Рад был…» и «Ваше Высочество», я тихонько взял эпистолу Алуринель, вновь аккуратно убрал в футляр, его же поместил в рукав — в специальный кармашек, подумав при этом: «Мало ли что. Такие документы лучше не оставлять без присмотра».
Распрощавшись со мной в последнюю очередь, Арайгниэль, не мешкая, покинул малую восточную трапезную, прямо от входа разразившись тихим монологом, обращённым, очевидно, к Гуиндиэлю.
Не стали рассиживаться и мы: сделав по последнему глотку ко, встали и отправились на выход, где нас встретил уже примелькавшийся светлоэльфийский юноша и сопроводил к временно нашим покоям.
Глава восемнадцатая
Тенета слов
В этой главе герои настаивают на своём.
Оказавшись в общей зале, мы отметили появление нового койника и нескольких блюд с, вероятно, печеньем, представляющим собой вычурные и пышные цветы из теста глубоко-песочного цвета. В очередной раз за это утро усаживаясь за стол и наливая себе свежего ко, я размышлял: «Вот забегал-то наш знакомый паучок, дай Ть… э-э-э… Свет ему сил и дальше хранить покерфейс его. Небось щас своими методами связывается с начальством, звенит паутинками, так сказать, выясняет, что стоит нам рассказывать, а что — показывать, и о чём надо умалчивать из всех его сил».
В задумчивом молчании наша компания провела едва ли больше десяти минут, как размышления прервали «трунь» от входа и голос Гуиндиэля, возвестивший:
— О Дети Тьмы из Древнейшего Дома, посыльные прибыли. Изволите принять?
— Пусть войдут, — ответил Энн.
Ветви двери разошлись в стороны, и к нам пожаловали трое короткокосых сыновей Леса: первый с выражением глубокой почтительности нёс на руках стопку из полутора дюжин тетрадей, каждая в переплёте зелёного шелка, два же других несли небольшие носилки, на которых покоились пять талмудов внушительного формата и изрядной толщины. Подойдя к столу носитель дневников с глубоким поклоном вручил рукописи вставшему Энну, а после помог оставшейся паре светлоухих перегрузить пятитомник на свободный от яств край стола. Затем, поклонившись ещё раз, троица удалилась.
— О, а вот и читать подано! — возрадовался я, переставая гадать о пауках и паутине, и обратился к близнецам: — Я так думаю, что сказки братьев Шарика и Пёрышка мы оставим на сильное потом.
— Кого? — хором прервали меня брат и сестра.
— Братьев Баллиэля и Плюмиэля, — поправился я и, глянув на обложку верхнего тома, дополнил: — Из старшей ветви Древа Знаний. Так, не сбивайте меня, — попробовал я вернуться к серьёзному тону. — Собственно, я уверен, что самое важное именно в дневнике за последнюю луну прошлого года. Именно тогда, судя по моим прикидкам, и должен был начаться весь этот э-э-э… абзац! Короче, брат мой, поставь ты уже эту стопку зелени на стол, — обратился я к Энну, всё ещё стоящему с дневниками, — и давайте почитаем.
Тёмный принц опустил дневники на стол, Эна, подскочив, ловко выдернула седьмой сверху — и угадала: на обложке кистью по шёлку были изящно выведены даты: «Триста шестьдесят седьмой — четырёхсотый дни пятисотого года Эпохи Добрых Соседей».
Открыв первую страницу, мы дружно и протяжно вздохнули — записи оказались почти не читаемы: мало того, что строчки плясали вальс и качучу разом и были большей частью безжалостно исчерканы, так ещё и весь лист размыло мелкими каплями, оставившими после себя белёсые разводы — то точно были слёзы.
— Ну-у-у, — протянула сестра. — Это будет несколько сложнее, чем представлялось.
— Минуточку, — тут Энн выдернул из стопки предыдущий исследуемому дневник, наскоро его пролистнул и сказал: — Вот, в этом томе похожее безобразие начинается примерно с середины.
— Ага, — понятливо кивнул я. — Значит, я малость промахнулся. Что ж — давайте попробуем разобрать хоть что-то.
Вооружившись на всякий случай парой листов чистого пергамента и стилосом, мы углубились в жизнь сиятельной Алуринель, начиная, для верности, с триста сорокового дня прошлого года. Достаточно быстро наловчившись отделять зёрна смысла от плевел велеречивых оборотов, свойственных Её Высочеству, мы обнаружили первое упоминание о «книга цвета безлунной ночи»: принцесса увидела её во сне, где «неясная фигура, обещая невиданное благо, убеждала манящим голосом приникнуть к мудрости и силе, скрытой меж страниц сего древнейшего тома». Произошло это в ночь предпоследнего полнолуния прошлого года. И на следующий же день Алуринель, пребывающая в то время в Малой Усадьбе личного имения, обнаруживает столь необычно разрекламированную книгу в одном из дальних углов собственной библиотеки.
Последней же ясно читаемой записью были строчки, полные восхищения и повествующие: «Мне открылась поистине высочайшая, божественная мудрость, заключённая в великолепнейшие стихи!»
Все последующие события пришлось буквально собирать пословно, выуживая редких драгоценных рыб читаемых слов из сетей зачёркнутого и луж размытого. Картина из сего скудного улова складывалась на редкость нечёткая, весьма абсурдная и достаточно пугающая. Получалось, что Её Высочество соблазнилась посулами книги (видимо, безопасная жизнь ненаследной принцессы в спокойной стране сказалась на критичности мышления), в ночь новолуния что-то сделала в центральной зале Малой Усадьбы, и начались «мрак», «ужас», «упадок» и «повальное истощение и умирание», «медленно расползающиеся». Особенно чудесно среди покаянных «я виновна пред Лесом» и «нет мне прощенья» смотрелись встречающиеся рядом друг с другом «невозможность рассказать о» и «страх мучительной смерти».
«Мать моя Тьма! — потрясённо думал я, всматриваясь вместе с братом и сестрой в исчерканные и просоленные строки. — И эту деву я — ну, вернее, Таор — пытался веселить?! Охо-хо-нюшки хо-хо, кто ж тебя так подцепил, сиятельная?»
Поле получаса корпения над невесёлым ребусом, я осознал, что в голове воцарилась какая-то вовсе не аппетитная каша, аккуратно встал, оставив близнецов вникать дальше, и зашагал по комнате, надеясь, что на ходу мысли будут пояснее. Помогало поначалу не очень.
«Так, — начал я первый круг и попытку разложить по полочкам хоть что-то. — Имеет место быть некая сущность, явно не из этого мира — тут, вроде бы, таких не водится».
«Точно не водиться, — внезапно включился Таор, тоже, кажется, несколько пришибленный чтивом. — Мне известны лишь три Великих Духа Силы — Сущности, как ты их называешь. Это наша Мать Тьма, Отец Свет и Отец Ветер, — тут он задумался на пару мгновений и дополнил: — Ещё я читал в крайне старых трудах о Духах Гор, Леса и Степи, но об их проявлениях не осталось даже легенд, одни лишь смутные упоминания».
«О, благодарю! — подумал я адресно и продолжил рассуждения: — Сущность явно
