что не так, — притянул к себе парня бывший капитан и тряхнул заиндевевшей бородой.
— А как вы людям объясните мое исчезновение? — поинтересовался юноша. — Ну тем, которые с луга меня не выпускали.
— Скажу, что ты вознесся, чего уж там, — было непонятно, шутит Секерин, или всерьёз.
— Ну и вы прощайте, Василий Иванович, — сказал Мартин. — Спасибо, что не повесили. И, скажите мне, наконец, что означает это слово — Марс?
— Это языческий бог войны, парень. Всё одно, что наш Архистратиг Михаил. В ближайшее время тебе очень понадобится его милость. Тебе, и моему сыну. Я знаю, вы не поладили. Но всё равно прошу — береги его.
Мартин и капрал прыгнули в сани. Один из солдат пошёл впереди с факелом.
— Вы меня разве не закуете? — спросил Святоша. — Я вроде бы подконвойный и арестант.
— Конечно нет, — отвечал Сысой Иванов. — Обещай мне, что снова не сбежишь. И этого достаточно.
Они не знали, что очень скоро капрал сам станет умолять Мартина бежать поскорее, и без оглядки.
Часть третья
Глава девятнадцатая. Государыня
Февраля 10 дня 1730 года, Санкт-Питербурх
Питербурх произвёл на Мартина гнетущее впечатление. Всюду торчали недостроенные и брошенные дома. По улицам бродили сотни нищих — видимо бывших строителей, выгнанных на улицу и не имевших средств добраться домой. Многие их них были больны, пьяны и безумны. Из города, который столько лет пестовал Пётр Великий, словно выпустили дух. Осударев двор убрался в Москву. А без вельмож хмурые чухонские болота были никому не нужны. В том числе торговым гильдиям, на которые так надеялись, выгрызая просеку в Балтику кровью и потом. Может и прав было Изот, когда говорил о предательстве главного дела жизни покойного правителя?
Сразу после прибытия в полк сержант сказал юноше, что «помещает его на цугундер». Что это означало — осталось загадкой. Его кормили и поили вместе с остальными солдатами. Прочее время он просто сидел в казарме и ждал, когда явятся офицеры и решат его судьбу. Ждал, не обращая внимания не шепоток за спиной и заинтересованные взгляды однополчан. Многим хотелось позадирать новичка. Однако бдительный капрал не допускал до него балагуров.
Офицеры явились только после Святок. И, увидав Мартина, капитан-поручик Секерин (повышенный в звании за «спасение рекрутов от мора») тут же заперся с премьер-майором Полозовым, исполнявшим обязанности командира полка. Прежний полковник был отдан под суд на какую-то аферу. А нового всё не назначали. Несмотря на то, что Великолуцким мушкетёрам уже было предписано выдвигаться на квартиры в Лифляндию. Этот марш-бросок планировался на весну — как только высохнут дороги. Испытывать солдат дорожной грязью, слова Богу, никому в голову не приходило.
— Это тот самый Святоша, о котором я вам рассказывал. Страшный человек, — сразу завёлся капитан-поручик. — Надеюсь вы, господин премьер-майор, тоже обеспокоены состоянием дисциплины у наших бойцов. В полку слишком много новобранцев, не понимающих, как должно держать себя в армии. Ежели вы прикажете повесить дезертира, такой шаг сослужит всем нам огромную пользу.
— Но капитан-поручик, — упорствовал Полозов. — Мы с вами пока что не на войне. И мне не позволительно одному принимать такие решения. Я справлялся у сержанта Хомутова о вашем беглом рекруте. Оказалось, что тот находился в отряде не по набору, а пришёл сам. Более того, он до сих пор не принял присяги. Всё, что я могу — приказать всыпать ему розг. А ежели отдать под суд — так это затянется на полгода, а то и на год. Мы тем временем уйдём на новые квартиры, и наши подчинённые приговора никогда не услышат. Пользы — никакой.
— Как же так, — не уступал Секерин. — Мы почти в походе. Из трёх офицеров вполне можно составить полевой трибунал. Давайте позовём ещё кого-нибудь — да хоть капитана Голана. И прекрасно всё решим промеж собой.
Капитан Юрий Яковлевич Голан был саксонцем, перешедшим на службу к нашему емператору лет пятнадцать назад (или вроде того). За это время немец принял православие, сменил несколько русских любовниц и заговорил почти без акцента. Конечно, на самом деле его звали не Юрий Яковлевич. Но он когда произносил настоящее имя, все тяжело вздыхали и просили позволения величать его «по нормальному».
— Виселица и труп, изъеденный чайками, не поднимут нам боевой дух. — выразил сомнения иноземец. — Когда у нас в Саксонии хотят повысить солдатскую дисциплину, используют такой ход как шпицрутен. Отлично налаживает боевое братство! Я, кажется, видел подобное и в русской армии. В соседнем полку, где командиром мой земляк.
— Вроде бы это — когда преступника прогоняют сквозь строй и лупят какими-то особенно болезненными розгами? — заинтересовался капитан-поручик.
— Так точно. Толстыми и длинными прутьями, которые загодя вымачивают в солёной воде. В соседнем полку всё это есть, я достану, — пообещал Голан. — Можно было бы лупить шомполами, но так мы забьём вашего Святошу до смерти с пары десятков ударов. А весь смысл экзекуции в том, чтобы наказанный умер ближе к концу строя. И весь полк оказался бы повязан этой смертью.
— Изуверство какое, — ужаснулся Полозов. — Хотя никаких военных законов это вроде бы не нарушает. Позволение на экзекуцию даю. Но прошу, увольте меня от этого. Если хотите — сами занимайтесь своим шпицрутеном.
* * *
Десятого февраля премьер-майор построил полк на плацу и зачитал личному составу манифест:
— Объявление от имени Верховнаго тайнаго совета о кончине емператора Петра Втораго, и о восприятии российскаго престола государынею царевною Анною Иоанновною. Понеже по воле всемогущаго Бога, всепресветлейший, державнейший, великий государь Петр Вторый, емператор и самодержец Всероссийский, болезнуя оспою, генваря от седьмого дня от временнаго в вечное блаженство того же генваря 18 числа, в первом часу по полуночи отъиде. И сия горестная всему государству, его емператорскаго величества кончина пресекла наследство емператорскаго мужескаго колена. Того ради общим желанием и согласием всего российскаго народа, на российский емператорский престол изобрана по крове царскаго колена тетка его емператорскаго величества государыня царевна Анна Иоанновна59…
У Мартина от этого манифеста пересохло во рту. «Оспою», «отъиде», «лейб-медики справятся с любым недугом»… Он всё знал, и мог предотвратить подлое цареубийство. Он всё знал и молчал, полагаясь на одну лишь ложную честь недоносительства. Не сказал «слова и дела»60. С другой стороны, у них в руках — Геля…
Меж тем Полозов продолжал:
— В связи с чем нашему Великолуцкому мушкетёрскому полку пред строем и полковым знаменем надлежит немедля принесть присягу новой государыне нашей. Всемогущим Богом, перед Святым его Евангелием и
