глаз, по-прежнему смотрел прямо в лицо своему мучителю – бесстрашно и зло.
– Я всё про тебя расскажу! Что ты водку пьёшь, что ты Алану бьёшь. Пусть тебя в тюрьму посадят, ты пьяница, фашист проклятый!
– Ах ты!.. – отец бешено вращал глазами. Ноздри его раздувались, он тяжело и громко дышал. Будто в тумане, Алана смотрела на то, как он замахивается на брата ремнём, и приготовилась к прыжку. Будь, что будет!.. Но прыгнуть так и не смогла, тело её не слушалось. Она превратилась в каменное изваяние.
Внезапно отец отшвырнул ремень в сторону. Тот пролетел в пяти сантиметрах от носа Аланы, тяжёлая пряжка с глухим стуком ударилась о шкаф. Алана вздрогнула, но с места сдвинуться так и не смогла. Отец обвёл комнату мутным взглядом и остановил его на скрипке, по-прежнему лежащей на столе.
– Ага! – торжествующее выкрикнул он. – Смотри! Смотрите сюда оба! Смотрите, что я сейчас сделаю!
Он схватил скрипку, размахнулся и изо всех сил ударил её об косяк двери.
Инструмент застонал, жалобно и возмущённо. Алане показалось, будто у неё разорвалось сердце. В нём вдруг образовалась трещина – огромная, бездонная пропасть. А отец ударил снова. Ещё и ещё. Лопнула струна, потом другая. Корпус трещал по швам, гриф уродливо изогнулся. Баммм… баммм… Алана слышала, как стучит её сердце, в такт ударам. Странно, что оно ещё стучало.
– Нет! – закричал Павлик. Он кинулся к отцу, повис на его руке, попытался пнуть ногой – но в итоге пнул только воздух. Отец отшвырнул его, как надоедливого щенка. Павлик упал на пол и вновь разрыдался, а отец продолжал лупить скрипкой об косяк, разбивая её в щепки.
.******
Именно на этом месте Алана начала ощущать нереальность происходящего. Она даже не заметила, как младший брат поднялся с пола и с плачем убежал прочь. Перед глазами поплыли синие огоньки – словно светлячки, пляшущие в воздухе. Поначалу она приняла их за "мушки" ("Ох, как резко нагнулась, аж "мушки" перед глазами!" – когда-то жаловалась бабушка). Но потом сообразила – это что-то совсем другое.
Неожиданно начало темнеть – слишком рано для этого времени суток и слишком быстро. Алана решила, что теряет сознание, и даже успела испугаться, но не сильно, поскольку почти сразу поняла, что сознание теряют не так. Она, наверное, должна была упасть, но… продолжала стоять на ногах, и даже различала в темноте вполне реальные предметы – книжный стол, например, со стоящим на нём глобусом и разбросанными рисунками Павлика, дверной косяк со следами только что произошедшего варварства. Увидела, как отец швыряет погнутый гриф скрипки на пол и озирается вокруг с видом человека, которого только что привели в чувство после глубокого обморока. Видела, как открывается и закрывается папин рот, и понимала, что он что-то говорит, но не слышала слов. В какой-то мере это было даже неплохо, поскольку слышать отца ей не хотелось. Да и видеть тоже, по правде говоря. Вот бы его и совсем отключить…
Алана отвернулась к окну, и обмерла.
Окна не было. Не было совсем, вместо него прямо перед глазами простирался каменный коридор. Синие огоньки весело плясали, будто зовя девочку за собой: "Пойдём, Алана!.. Прочь из этого мира слёз, обид и унижений!.. Идём с нами, там весело!"
Каменный коридор… пещера… Что-то щёлкнуло в голове и память начала быстро-быстро прокручивать события, как киноплёнку назад. А ведь всё уже когда-то было. Тогда ей не удалось посмотреть, что там, в конце пещеры, если тот конец вообще был. Тогда она была очень маленькой и испугалась. Сейчас она была гораздо старше, но… боялась, как выяснилось, не меньше. И начала усиленно цепляться взглядом за очертания предметов из настоящей, реальной жизни, хвататься за них, как утопающий за соломинку, отчаянно противясь силе, пытающейся затащить её в другой, неведомый мир.
Помощь пришла на этот раз оттуда, откуда её ждали меньше всего – от отца. Папа вдруг оказался рядом и довольно ощутимо тряханул дочь за плечо:
– Что с тобой? Ты в порядке?
Видимо, выражение её лица говорило об обратном, однако огромным усилием воли ей удалось вернуться к реальности и, вроде, даже кивнуть. Отец внимательно смотрел на неё, и на секунду Алане показалось, что в его глазах мелькнуло что-то… что-то, похожее на сожаление или, может быть, даже раскаяние. Но тут же она поняла, что показалось.
– Прибери здесь, – буркнул он и вышел из комнаты. Алана осталась стоять на месте, разглядывая то, что осталось от её скрипки и вспоминая пляшущие в темноте пещеры огоньки. Окно вернулось, и из него по-прежнему лился солнечный свет, до вечера было ещё далеко. Не осталось даже сил горевать о разбитом вдребезги любимом инструменте. Что же с ней происходит? Неужели, она сходит с ума?
Издалека послышался хлопок входной двери. Сперва Алана подумала, что это отец куда-то отправился, может, спустился за сигаретами, и только выйдя в коридор, не обнаружила на вешалке ни Павликовой джинсовой курточки, ни его кроссовок. Господи, она совсем забыла про брата!
– Павлик! Папа, Павлик ушёл!
– Чего орёшь? – послышался из кухни недовольный голос отца. – Никуда он не денется, погуляет и вернётся.
– Но он никогда не уходит, не предупредив!
Разволновавшись, она не успела сказать, что Павлик вообще никогда не ходит гулять один. Максимум, что он может – это подождать её возле подъезда, если раньше оденется, чтобы не потеть. Но просто вот так взять и уйти…
– Отстань, – глухо рыкнул отец, и Алана поняла, что взывать к нему бесполезно. Им и так сегодня слишком повезло, что папа разбил скрипку всего лишь о косяк, а не о головы своих детей.
Она заскочила в комнату, откинула попавшийся под ногу обломок скрипки и начала быстро натягивать джинсы и свитер. Отец продолжал громыхать в кухне посудой, и даже не заметил, что дочь сбежала, оставив неубранными последствия его пьяного дебоша.
Бабушки, сидящие на лавочке, на детской площадке, рассказали ей о том, что Павлик вылетел из подъезда "как ошпаренный" и побежал "во-он туда!", на бульвар. Любопытные старушки ещё пытались выспросить у неё что-то насчет отца, но Алана лишь коротко поблагодарила их и кинулась на поиски брата. Она давно взяла себе за правило не делиться с соседями подробностями своей жизни. "Каждый сам за себя", – любил повторять отец, и, не смотря на то, что с годами у неё с папой не осталось почти вообще ничего общего, с этим его изречением Алана была согласна абсолютно. Весь подъезд догадывался о том, как их отец обращается с детьми и никто,
