что я вам должен объяснить? Время от времени приходится инспектировать ситуацию личным порядком, вот и всё.
— И для инспектирования вы пригласили трёх человек, которые похожи друг на друга ростом, цветом волос, возрастом? Что за странное совпадение?
— Кого пригласил Цешковский, тех и расспрашивал, — упрямо говорит Гилмор, помолчав. — Все вопросы к нему. А меня оставьте в покое.
И с независимым видом, откинувшись на спинку сиденья, лезет во внутренний карман пальто. Достаёт коробочку с сигарами, спички и закуривает, выпустив целый клуб ароматного дыма. Разозлённый такой бесцеремонностью, Жак без затей отнимает сигару и выбрасывает в окно. Заодно уж подносит к носу дипломата немаленький кулак.
— Спокойно, мой друг, пока что он нам нужен целым и невредимым, — напоминаю помощнику. — А вам, мистер Гилмор, скажу одно: ваша бравада не просто глупа. Она ещё и опасна, — для вас, естественно. Некоторой гарантией вашей безопасности может быть лишь полная откровенность. Один раз вы уже проявили благоразумие, когда написали расписку о сотрудничестве с французским министерством. В собственных интересах проявите его и сейчас.
Гилмор внимательно смотрит на меня.
— Так это были вы, — произносит он то ли вопросительно, то ли утвердительно.
— Разумеется, я. А без маски вы меня не узнали?
Англичанин, похоже, растерялся, — молчит.
— Чтобы не терять времени, я вам сообщу преамбулу, а вы её дополните, — продолжаю спокойно. — Тем более что из вашего сегодняшнего визита в Комитет преамбула прямо-таки вытекает… Итак, вы завербованы французской секретной службой. И вас, мало сказать, это не радует. За плечами многие годы успешной работы, жизнь течёт размеренно, спокойно и сыто. А теперь всё изменилось. Собственное руководство рано или поздно может уличить в предательстве, после чего — крах карьеры, позор, суровое наказание. Жить на крючке, в ожидании разоблачения, невыносимо.
— Да вы психолог, — бормочет англичанин.
— И тогда вы решаете перевернуть ситуацию, — продолжаю, не обращая внимания на реплику. — Для начала признаётесь руководству в том, что завербованы. Вряд ли за это гладят по головке, но чистосердечное признание облегчает дело. К тому же вы предлагаете способ, который позволит выявить вражеского агента в Комитете и тем самым обезопасить подготовку к восстанию… Пока всё правильно?
— Интересный полёт фантазии…
— Я знал, что вам понравится. Ночью в особняке мадемуазель Аглаи я был в маске, и лица моего вы не видели. Однако общие приметы — рост, цвет волос и так далее, — разумеется, зафиксировали. По согласованию со своим руководством и Цешковским вы приезжаете в Комитет. Там Цешковский под разными предлогами вызывает на беседу с вами трёх человек, внешность которых приблизительно соответствует вашему описанию. (Щека Гилмора невольно дёргается.) Цель — опознать ночного визитёра. Для этого, и только для этого вы появились у нас в особняке, а вовсе не для расспросов о ходе вербовки волонтёров и тому подобных вещах. — Перевожу дух после небольшого монолога и заканчиваю жёстко: — Вот как всё было, мистер Гилмор. Считайте, что вы схвачены за руку. И попробуйте предложить иную версию, — только более правдоподобную, чем личная инспекция подготовки к восстанию. Вранья не потерплю.
Между тем карета останавливается. Выглянув в окно, убеждаюсь, что кучер со своей задачей справился, — мы приехали на обширный пустырь, заваленный мусором. Судя по грязному пейзажу, это глухая окраина Парижа.
— Предположим, что вы правы, — говорит Гилмор после паузы. — Я говорю, предположим… И что вы теперь хотите делать?
Развожу руками.
— Зависит исключительно от вашего благоразумия. Двойную… хотя, вернее, уже тройную игру вы фактически признали. Шаг в правильном направлении. А сейчас подробно сообщите, что сказали Цешковскому по итогам опознания. И что он в этой связи намерен предпринять.
Англичанин качает головой.
— Что бы я вам ни сказал, вы мне теперь всё равно не поверите, — произносит он севшим голосом. — Так какой смысл тратить слова?
— Выгляньте в окно, — говорю Гилмору, и тот невольно следует моему совету. — Бьюсь об заклад, что на этом пустыре, если покопаться, можно среди мусора найти добрый десяток трупов. Уж такое место. Прибавится ещё один — только и всего.
— Вы мне угрожаете?..
— А что с вами ещё делать? Чтобы избежать худшего, вы должны сказать всё, как на духу. Откровенно говоря, вас спасёт только полная искренность. И вам предстоит очень… слышите меня, очень… постараться, чтобы я поверил. Ясно?
— И не воображайте, что ваш дипломатический статус нас остановит, — неожиданно вступает в разговор Каминский. — Париж — город опасный. Разве британский дипломат не может оказаться жертвой преступников? Тем более, что войны между Англией и Францией из-за помощника посла не случится. Вы, в сущности, сошка мелкая. Маленький дипломатический скандал, вялое полицейское расследование, умеренный шум в прессе — вот и вся цена вашей жизни.
Пан Войцех, как всегда, на высоте. Сказано ёмко и убедительно.
Гилмор слабо кивает.
— Могу я наконец закурить? — спрашивает он подавленным тоном.
— Курите, чёрт с вами, — разрешаю нетерпеливо.
Гилмор понуро лезет во внутренний карман, возится. И вдруг выхватывает пистолет.
Дальнейшее происходит почти мгновенно.
Каминский не раздумывая перехватывает руку англичанина, молниеносно выламывает кисть. В итоге дуло оказывается устремлённым в грудь Гилмора. И не понять, кто в итоге спускает курок, — Гилмор ли машинально, или же помогает пан Войцех…
Так или иначе, звучит выстрел. Дёрнувшись, как от удара, англичанин с хриплым возгласом мешком сползает с сиденья. На груди расплывается багровое пятно.
Жак наклоняется к сидящему на полу Гилмору, заглядывает в широко раскрытые глаза и трогает кисть в районе пульса.
— Наповал, — констатирует с завидным хладнокровием, которое вполне объяснимо. Дитя парижского дна, Жак насмотрелся в жизни и не такого.
Каминский потрясённо трёт руки.
— Неужели это я его… — тихо спрашивает сам себя.
— Вы нас спасли, — говорю от души. — Во всяком случае, меня. А этот… не вздумайте переживать. Пулю он заслужил давно и сполна.
Не дожидаясь указаний, Жак выскакивает из кареты. Он проворно вытаскивает Гилмора, кладёт на землю и быстро очищает карманы, в которых не должно остаться ничего, указывающего на личность покойника. Вдвоём с кучером они уносят труп в глубину мусорного поля.
— Спасибо, пан Войцех, — говорю мрачному Каминскому, чтобы его подбодрить. — Если бы не вы, на месте Гилмора сейчас был бы я. Он же аккурат напротив меня сидел. Как вы ему успели руку перехватить, ума не приложу.
— Подвох почуял, — тускло говорит Каминский, уставившись в пол кареты. — Я ведь до прокуратуры в полиции служил. Ну, взяли как-то раз одного бандита. Дозвольте, говорит, напоследок табачку покурить. Кури, говорю, не жалко. А он вместо кисета достаёт нож с выкидным лезвием — и на меня. Чудом тогда увернулся…
Возвращается Жак с кучером.
