же назовут болтунами. Вот и болит душа…
…Как-то осенью молодую веселую официантку Ольгу Волковинских послали в совхоз на уборочную. Полетели дни горячей страды. И каждый прожитый день убеждал горожанку, что ее молодые, сильные руки нужны именно здесь, на целине. Молчала, крепилась. Не хотела раньше времени говорить о своем решении подругам. В день отъезда удивила всех: попросила передать привет челябинцам.
А на другой день пошла на ферму принимать группу коров. Худые, грязные, они встретили ее жалобным мычанием. Это была самая запущенная группа. Первые дни работала, забывая об отдыхе. Все не могла накормить, напоить, очистить коров от грязи. Но самое обидное было то, что от всех своих тринадцати коров она надаивала всего восемнадцать литров в сутки.
«Кормлю их одинаково, а молока дают по-разному. Почему?» — ломала себе голову девушка. Стала присматриваться к подругам, расспрашивать. И вдруг сама увидела: едят животные по-разному.
Однажды, желая обласкать самую худосочную, трудно раздаиваемой Буренке она дала побольше концентратов. Чудо! На вечерней дойке та щедро отблагодарила ее. Вместо двух литров, дала целых три. А заметив, с каким аппетитом поедает силос ее соседка Астра, стала забрасывать в ее кормушку лишний навильник. Коровы стали доиться лучше. Вот тут-то и оправдалась русская народная примета: «У коровушки молоко на языке».
Заботилась Ольга и о том, чтоб отдыхали коровы хорошо. А чтобы подстилка была сухой, меняла чаще. Но тонкий слой соломы намокал быстро. Стала класть потолще. И убедилась, что верхний слой подстилки дольше сохраняется сухим. Теперь и меняет реже, и коровы чище.
Один за другим шли месяцы неутомимого труда. Даже бывалые доярки удивлялись ее упрямству, ее терпению, с каким она ухаживала за своими коровами.
Нет секретов у нее от своих подруг. И никому не отказывает она, когда к ней обращаются за советом, помощью.
Как только узнала Ольга, что Аня Ивлева из шахтерского города Коркино так же, как когда-то она, начинает здесь свою трудовую биографию, всей душой повернулась к ней. Больше того (с квартирами в то время было плохо) взяла ее в свою комнату. Жить стали вместе. Раньше петухов вставали каждое утро. Одной тропой шли на ферму. Девушка ей созналась, что коров видела только в кино и боится их. Видела Ольга и сама, с какой опаской Аня подходит к ним. И начала она учить девушку бесхитростным ласкам, от которых коровы становятся добрее и постепенно привыкают к незнакомому человеку.
— У тебя характер хороший, спокойный. Коровы быстро привыкнут, — успокаивала она Аню. — И всему научишься. А там и заработок будет. Главное, с душой относись к делу…
Так на ферме появилась новая молоденькая доярка.
…И случилось тут такое. Засосало у Ольги под сердцем. Потянуло ее в Челябинск. Сколько лет не была! Хоть родных навестить, а может и остаться. Как ни отговаривал ее управляющий, собралась и поехала. Никто ее не осудил. Все знали — немало она здесь, на ферме, сил своих положила. И у нее самой совесть была чиста.
Но не прошло и трех недель, как Ольга вернулась. Многие удивились. А она еще лишний раз убедилась, что не может вот так бросить все, не может жить без того, во что вложила столько труда и сил своих.
А вернулась, так и заявила обступившим ее подругам:
— Изболелась душой. Все думаю, как там у нас в Марииновке…
Ольга снова взяла что ни на есть отстающую группу. В ней доилось всего шесть коров. Давали они десять литров в день. Заработок сразу спал, будто кто косой подрезал. А Ольга снова без устали работает.
И опять трудным дням нет числа. И вот вместо сорока литров, которые она обязалась надоить, надоила сто. Рядом с обязательством ударника коммунистического труда появился алый вымпел передовой доярки.
— Я уже много раз убедилась: все зависит от того, как будешь относиться к своему делу. С душой или так, — говорит она.
— А вымпел теперь мой! Не отдам никому, — улыбается Ольга.
Степной дорогой
— Никого я ждать не буду! — Парень, хлопнув дверью, вышел.
Сидевшая неподалеку от нас круглолицая девушка прильнула к оконному стеклу.
— А ведь он уедет, он такой.
Попрощавшись, я поспешил из правления на улицу. Понимал, что если я его прозеваю, то попутных машин мне больше не дождаться. И поторопился вовремя. Шофер уже залез в кабину, и, не глядя на меня, нажал стартер. Машина тронулась.
— В одном месте ждешь да в другом, а молоко скисает, — сердито ворчит он. — Еще второй рейс надо успеть.
Он не договорил. Его лицо, и без того строгое, сделалось неподвижным, будто вытесанным из дерева. Казалось, что сейчас для него нет ничего важнее дороги. Руки его то ловко выворачивают баранку, встречая крутой поворот, то замирают, с неприметной внутренней силой удерживая люфт, когда машина подъезжает к обледенелой от буксовавших шин выбоине.
За ветровым стеклом тянется бесконечная желто-белая ковыльная степь, чередуясь с обнаженными черными полями, глаза уже начинают уставать от нее. Но вот вдруг на бело-голубом горизонте показалась одинокая вышка.
— Что это? — спросил я, не удержавшись.
— Маяк, — ответил парень. — Бывает что вьюга, так шофера едут по маякам. Вон ведь она какая махина, целина наша… Как море!
Далеко впереди показалась «Волга». Он притормозил машину.
— Дальше нам, пожалуй, не разъехаться.
Покачиваясь на ухабах, мимо прошла «Волга». Парень улыбнулся.
— Набито аж под самый потолок. Здесь у нас так: попутная машина — дефицит.
— Недавно из армии? — спросил я, заметив из-под телогрейки ворот гимнастерки. — Еще не женат?
— Не успел.
Сухощавое горбоносое лицо его враз посвежело от широкой теплой улыбки. По тому, как он взглянул, я понял, что парень по-серьезному относится к женитьбе.
— А девушка-то есть на примете?
Он покачал головой, сожалеюще присвистнул.
— Такая у меня работа!
— Какая?
— Некогда даже сходить в кино. Шоферов-то у нас не хватает. Пока после вечерней дойки отвезешь молоко на маслозавод, глядишь и день кончился. Как демобилизовался, не был еще ни разу. Придешь домой и сразу спать. Встаю-то я спозаранок. Еще, знаете, морозец такой крепкий стоит. Встанешь — и первым делом машину разогревать. А потом сразу на ферму в Марииновку, как никак пятьдесят километров. Знаю, что там уже тракторы возят молоко на сливной пункт. Вот и тороплюсь. Приедешь, видишь, бидонов сотня. Ну поможешь, конечно, таскать. Сливаешь в свою цистерну. — Все это он рассказывает короткими лаконичными фразами.
— А как фамилия ваша?
Он, кажется, впервые за все время так продолжительно смотрит на меня.
— А зачем это?
— Ну как же? Вы работаете добросовестно. В дождь, пургу, мороз везете молоко за десятки
