этом основании вряд ли можно вести историю централизованного водоснабжения Петербурга с конца XVIII века. Начинать следует с 1846 года, когда граф Яков Эссен-Стенбок-Фермор (кстати говоря, инициатор строительства «Пассажа» на Невском проспекте) затеял строительство системы, которая должна была обеспечивать водой жителей Московской и Литейной частей. В здании, специально построенном у Воскресенского моста, была установлена «водокачальная машина», от которой тянулись трубы… Первый блин вышел, как ему и положено, комом – предприятие не выдержало конкуренции со стороны водовозов. Удобство удобством, но на первом месте всегда стоят экономические соображения. Но почин был сделан…
В 1858 году было основано Акционерное общество Санкт-Петербургских водопроводов, задачей которого было обеспечение водою жителей «незаречных» (левобережных) частей Петербурга. На Шпалерной улице, прямо перед Таврическим дворцом, построили здание городской водопроводной станции с водонапорной башней. Из Невы при помощи паровых насосов вода закачивалась в резервуар, находившийся на вершине башни, а оттуда под собственным напором текла по водопроводным трубам. Водозабор осуществляли с умом, проложив трубы до середины русла, где вода была чище.
Второй «блин» тоже получился неудачным. Ошибка в расчетах привела к тому, что сразу же после пуска воды чугунные трубы полопались. Можно представить, с каким удовлетворением водовозы смотрели на бьющие из-под земли фонтанчики – вот вам ваша новомодная затея, аспиды! Однако были найдены средства на новые, более толстые трубы, и 11 декабря 1863 года счастливчики, оплатившие прокладку труб к своим домам, перестали пользоваться услугами водовозов. Не все проводили воду прямо в квартиры, многие ограничивались установкой крана во дворе, но и это было большим делом. Впоследствии, по мере расширения коммуникаций, «башенного» напора стало недостаточно и для его усиления пришлось устанавливать паровые насосы.
Дело пошло! В 1873 году было учреждено второе акционерное общество – Товарищество Новых водопроводов, которое снабжало водой «заречные» части Петербурга. Прокладка труб велась безостановочно, и к 1900 году централизованным водоснабжением было охвачено более семидесяти процентов петербургских домов.
А вот с канализацией дело обстояло плохо. В XIX веке в городе работала только «самопальная», если можно так выразиться, канализационная система – практичные домовладельцы, желавшие сэкономить на вывозе нечистот (а экономия была нешуточной), подсоединялись тайком к уличной сточной сети, предназначенной для отвода дождевых вод. Предлагаемые проекты по устройству канализации были или утопическими, или плохо продуманными, так что в ХХ век Петербург вошёл при водопроводе и выгребных ямах.
В 1911 году, не без нажима свыше, Городская дума создала Подготовительную комиссию о способах удаления нечистот и фекалий. Составление проекта фекалепровода (такие уж тогда были термины) поручили Константину Грибоедову, главному инженеру управления Императорского кабинета. Проект Грибоедова, который успели реализовать только на Васильевском острове, предполагал строительство в разных частях города подземных бетонных резервуаров для сбора нечистот с последующей перекачкой их по трубам в море или на свалку. Это нельзя было считать полноценной канализацией, поскольку к резервуарам нечистоты доставлялись в бочках, но, как известно, на безрыбье и рак рыба.
С инженером Грибоедовым связана одна из городских легенд, согласно которой канал Грибоедова, бывший Екатерининский, назван в его честь, поскольку Константин Дмитриевич в 1904 году выступил против засыпки этого канала и убедил отцов города выделить средства на его очистку. На самом же деле канал назван в честь Александра Сергеевича Грибоедова, который с ноября 1816 года по август 1818 года жил здесь в доме Ивана Вальха (набережная канала Грибоедова, 104/25). Кстати говоря, большинство исследователей творчества Достоевского считает, что именно в этом доме проживала убитая Раскольниковым старуха-процентщица.
Работу над созданием канализации прервала Октябрьская революция. Потом был ещё один перерыв – во время блокады. Нормальную, в современном понимании, канализацию, Ленинград получил в конце шестидесятых годов прошлого века, да и то – лишь в центральной части. А первая станция аэрации начала работу в 1978 году.
Открытие памятника Александру III на Знаменской площади. 1909 год
Первая в России телефонная станция, первоначально обслуживавшая всего сто двадцать восемь абонентов, начала работать в июле 1882 года. Новшество было доступно только состоятельным людям – годовая абонентская плата составляла двести пятьдесят рублей, а если абонент жил далее трех километров от станции, находившейся в доме 26 по Невскому проспекту, то за каждый километр прибавлялось пятьдесят рублей. Но уже к осени того же года число абонентов увеличилось вдвое, а в 1917 году их уже было около шестидесяти тысяч. С 1901 года телефонная сеть перешла в руки городских властей. Это обстоятельство, а также бурный приток абонентов, привели к значительному снижению абонентской платы (пятьдесят – семьдесят рублей в год). Правда по улицам продолжали ходить с записками и письмами рассыльные. Телефоны использовались для коротких сообщений, вести по ним длительные разговоры было неудобно, да и телефонистка могла подслушать, поэтому сердечные и коммерческие тайны петербуржцы предпочитали доверять бумаге, а не телефону.
Молебен в Зимнем дворце по случаю открытия Государственного Совета и Государственной Думы. 27 апреля 1906 год
Интермедия
Впечатление академика Лихачева от Петербурга: «Есть что-то зыбкое в пространстве всего города. Зыбка поездка в пролетке или в извозчичьих санках. Зыбки переезды через Неву на яликах… Архитектура заслонена. Не видно реки и каналов. Не видно фасадов за вывесками. Казенные дома в основном темно-красного цвета. Стекла окон поблескивают среди красных дворцовых стен… Темно-красный Зимний, темно-красный Генеральный штаб и здание Штаба гвардейских войск. Сенат и Синод красные. Сотни других домов красные – казарм, складов и различных «присутственных мест». Стены Литовского замка красные. Эта страшная пересыльная тюрьма одного цвета с дворцом. Только Адмиралтейство не подчиняется, сохраняет самостоятельность – оно желтое с белым».
Это впечатление перекликается с впечатлением другого петербуржца – Александра Блока, который не просто вырос в Петербурге, но и впитал атмосферу этого уникального города с недлинной, но крайне насыщенной биографией: «Сумрачный, призрачный город, город-виденье, готовый исчезнуть, раствориться в рассветной дымке».
«Город-виденье» действительно был готов исчезнуть… Ещё немного и старый добрый Петербург, ставший вдруг Петроградом, канет в небытие. И в сани уже будут садиться не правоведы, а комиссары… И порфира государства из жесткой превратится в железную броню…[73] Первый звонок, не тревожный, а грозный, прозвучал 22 января 1905 года, но те, кому нужно было понять, так ничего и не поняли. А дальше был октябрь 1917 года (ноябрь по новому стилю летоисчисления) и июль 1918 года, ставший финальным эпизодом правления династии Романовых, прямая ветвь которых пресеклась после смерти императрицы Елизаветы Петровны, и надо сказать,
