– Ваня, друг, что же ты тут стоишь? – закричал он. – Идибыстрей, чего покажу. Тут такое кино получается! – Он взял Чонкина за руку иповел сквозь толпу, которая охотно расступалась. Наконец, достигнув соседскогозабора, Чонкин посмотрел и глазам своим не поверил. Замечательный огород,созданный каждодневным трудом и гением Гладышева, являл собой картину страшногоопустошения. Он был изрыт и истоптан с такой тщательностью, как будто черезнего прошло стадо слонов. Только кое-где торчали из земли истерзанные охвостьябывшего пукса и один-единственный, чудом сохранившийся куст пышно зеленел нафоне всеобщего разрушения.
Виновница всего происшедшего корова Красавка, должно быть,оставила этот куст на закуску и сейчас, стоя посреди огорода, тянулась к нему идолжна была б дотянуться, но хозяин огорода держал ее за рога, исполненныйотчаяния, слепой злобы и решимости спасти хотя бы этот жалкий остатоксозданного им чуда.
Словно тореадор, стоял Гладышев перед коровой, широкорасставив ноги в пыльных брезентовых сапогах. Пытаясь побороть этого рогатоговарвара, он напрягал окаменевшие мышцы.
Тут же, хватая Гладышева за рукав, безутешно рыдала Нюра.
– Матвеич, – заливалась она слезами, – отдай корову. Нупожалуйста. Ну что ты с ней будешь делать?
– Зарежу! – мрачно сказал Гладышев.
– Ой господи! – причитала Нюра. – Она же у меня одна,Матвеич. Отдай!
– Зарежу! – твердил свое Гладышев и тащил корову в сарай.Корова упиралась и тянулась к оставшемуся кусту пукса. На крыльце, равнодушнаяко всему, Афродита кормила грудью Геракла. Чонкин, не зная что делать,растерянно оглянулся.
– Ну что ж ты, Ваня, стоишь? – ободряюще улыбнулся ему Плечевой.– Спасай скотину. Ведь зарежет. Чиканет ножом, и привет.
Плечевой подмигнул стоявшему рядом счетоводу Волкову.
Не хотелось Чонкину ввязываться в это дело. Но Гладышевуперся, а Нюрка плачет. Иван нехотя просунул голову между жердями в заборе.
– Ой! – взвизгнул тонкий женский голос. Это была ЗинаидаВолкова, жена счетовода. – Ой, бабы, сейчас будет убивство!
Увидев Чонкина, Нюра осмелела и перешла к активнымдействиям.
– Ирод проклятый! – закричала она и вцепилась своему врагу вкрасное правое ухо.
– Ах, так! – возмутился Гладышев и толкнул Нюру ногой вживот.
Нюра упала в борозду и завыла в голос. Чонкин подошел кНюре, наклонился и увидел, что ничего страшного не случилось, Нюра живая и дажене раненная.
– Чего ревешь? – рассудительно сказал он, помогая Нюреподняться и отряхивая на ней платье. – Никто тебе ничего не сделал. Ну толкнулКузьма Матвеич маленько, так его тоже можно понять. Любому было б обидно.Старался человек все лето, поливал, ухаживал как за родным дитем, а тут эвонкакое дело. Уж ты, Кузьма Матвеич, – повернулся он к соседу, – извини за радибога, корова, сам понимаешь, не человек, у ней нет в голове соображения, чтоэто твое, а это чужое, как увидит чего зеленое, так и жрет. Нюрка позавчераповесила на забор зеленую кофту, так она и ее слопала, один только левый рукавостался. Ух ты, вражина! – замахнулся он кулаком на корову. – Пусти-ко, сосед,я ее сейчас так накажу, что больше в чужой огород не полезет.
С этими словами Чонкин положил руки поверх гладышевских нарога Красавки.
– Отойди, – сказал Гладышев и пихнул Чонкина плечом.
– Да нет уж, не отойду, – сказал Чонкин и толкнул соседаответно. – Уж ты, Кузьма Матвеич, корову-то отдай, а мы с Нюркой тебе за огородчего ни то, да заплатим.
– Дурак! – сказал Гладышев со слезами на глазах. – Чемможешь ты оплатить научный подвиг? Я же хотел вырастить гибрид мировогозначения – картофель с помидором.
– Отдадим, – заверял Чонкин, – ей-богу, отдадим. И картошкуотдадим, и помидоры. Какая тебе разница, вместе оно выросло или не вместе?
Он продолжал теснить упрямого соседа плечом и уже полностьюовладел одним рогом. Теперь они тащили корову в разные стороны, что ей былолегче перенести в результате равнодействия сил.
Надвигалась решающая минута. Чонкин пихал Гладышева левымплечом, Гладышев отвечал ему правым.
Толпа, налегая на забор, затаила дыхание. Афродита,переменив грудь, продолжала кормить Геракла. Было тихо. Только слышалосьтяжелое сопенье воюющих сторон и равнодушные вздохи коровы, которой по-прежнемухотелось откусить этот симпатичный куст неразвившегося гибрида.
В толпе молчали, напряженно ожидая дальнейшего развитиясобытий.
– Слышь, армеец, а ты ему в глаз, – неожиданно громкопосоветовал Плечевой. Кто-то хихикнул, но тут же смолк.
– Ой, бабы, закрывай глаза, сейчас будет убивство! –пронзительно закричала Зинаида Волкова.
Ее муж, стоявший неподалеку, начал сквозь толпу пробиратьсяк жене.
– Будет убивство, будет убивство, будет убивство, –лихорадочно, словно твердя заклинания, бормотала она.
Наконец счетовод добрался до жены, отодвинул, освобождаясебе пространство, Нинку Курзову, не торопясь, обстоятельно размахнулся иединственной своей рукой врезал Зинаиде такую оплеуху, что без постороннейподдержки она вряд ли удержалась бы на ногах. Зинаида, молча схватившись обеимируками за щеку, стала вылезать из толпы, а счетовод, повернувшись к Плечевому,спокойно объяснил свой поступок:
– Сколько раз говорил ей: «Не лезь, куды не просют». Вотведь когда Колька Курзов с клюквинским Степкой подрались, тоже так смотрела даахала, а ее в свидетели записали. Так судья когда вызвал ее к столу, она сразув обморок, и насилушки откачали.
– А ты ее совсем пришиби, – весело посоветовал Плечевой. –Чтоб и в суд звать некого было.
– Убили! – выбравшись наконец из толпы, не своим голосомзавопила Зинаида и, по-прежнему двумя руками держась за щеку, рванула вдоль подеревне.
Обернувшись на ее крик, Чонкин и Гладышев одновременноослабили пальцы. Корова это почувствовала, мотнула головой, и противники, не ожидавшиетакого коварства, повалились в разные стороны.
Не дожидаясь другого случая, корова мимолетным движениемсмахнула под самый корень последний куст необыкновенного гибрида и не спешазадвигала челюстями.
Гладышев, поднявшись на четвереньки, как завороженный следилза коровой.
– Матушка! – страстно простер он к ней руки и на коленяхпошел вперед. – Солнышко, отдай, пожалуйста!
