Нет. Что-то голова закружилась. В ресторане так было накурено, да и вы все смолили. Усталость опять же. Давай немного подышим воздухом. Вечер хороший...
Она посмотрела на часы. Десять минут девятого. Время еще у нее есть. Стас трезвый, доберется сам.
— Да, вечер хороший.
Падал тихий снег, было пять градусов мороза, сухо, нe слякотно и не холодно. Снег блестел, переливался в огнях фонарей и рекламы. Почти рождественская погода. Марте вспомнился далекий маленький городок, где она выросла, колядки, катание вечером на санках, доносящееся из домов пение. Темно-синий бархат неба с яркими звездочками. Из такого бархата был сшит костюм их школьного Деда Мороза. Сейчас почему-то, подражая американцам, стали шить из ярко-красного сукна, но тот темно-синий бархат дедморозовского тулупчика, схожий с зимним ночным небом, нравился ей больше. Марте вдруг так захотелось вернуться назад, в детство, что она готова была расплакаться из-за того, что это недостижимо. Так когда-то она стремилась вырваться из родительского дома, потом из скуки и однообразия семейной жизни, из тиранического плена второго мужа. Теперь стали давить оковы ее рискового бизнеса.
Она могла стать, к примеру, хорошим педагогом — так ей казалось. Или ученым. Археологом, архивистом, изучающим отдаленные эпохи. Лишь бы не смотреться в зеркало нынешнего времени, в зеркало рэкета, угроз, наездов, всеобщего вранья и поголовного воровства, когда государство обкрадывает своих граждан, а граждане, что могут; тащат у государства. Газеты и телевидение выворачивают кишки политиков наизнанку, заставляя всех дышать этим смрадом. Вот и Юлечка вывернула свои кишочки, от запаха которых
Марта чуть не задохнулась. И что она может ответить Юле? Выгнать ее завтра с работы? Стас спросит за что? За то, что Юля объявила, что она не девственница.
За это не увольняют. Какого рожна Марта полезла оберегать ее целомудрие? Кто ей Юля? Никто. Внучатая племянница второго мужа, с которым Марта в разводе, а значит, никаких родственных отношений между ними нет. Девочка — совершеннолетняя, имеет право принимать самостоятельные решения. Эта засранка хорошо знает, что Марта не утрется и не пойдет дальше с плевком по жизни, а значит она сама подыскала уже себе другую работу и завтра выложит на стол заявление. Конечно, хорошо было бы турнуть ее по статье, скажем, за профнепригодность, вернуть мерзавке ее пощечину, но ничего не получится: нет фактов. Нет докладных о ее ошибках нет выговоров, а их как минимум необходимо иметь три, и последний — непременно строгач. Марта работала в профкоме и знает, как это трудно —уволить по статье. К тому же эта сучка станет судиться, Валерьян начнет трезвонить, хлопотать за нее, да и на такое оголтелое вранье — состряпать за одну ночь докладные и выговора — Марта не пойдет. Ладно, уела дрянь старую тетку, тут уж ничего не скажешь, нахлестала ей по щекам, и поделом! Не работай собесом на всю улицу, не обогревай Северный полюс!
Они подошли к машине.
— Мне, наверное, надо поехать с тобой? — тихим голосом и не очень твердо выговорил Стас.
— Это ни к чему, — ответила Марта, глядя в сторону.
— Я стопроцентно уверен, что Джаник сегодня у тебя не появится, слабо улыбнувшись, произнес Ровенский. — Ему нужен я, ты здесь ни при чем.
— Но больше, чем ты, ему нужны деньги, а чтобы их получить, он хочет напугать тебя до смерти и доказать, что вовсе не шутит. Сделать же это можно лишь одним способом — убив меня.
— Но почему не мою мать или дядю?
— Если Джаник это сделает, то восстановит против себя всю милицию и уголовку Москвы, и его сдадут свои же. А из-за меня муровцы не станут рвать задницы. Стас несколько секунд молчал, глядя на главбухшу.
Кажется, ее логика генерального убедила.
— Тогда тем более я должен поехать с тобой!
— Нет! — решительно отказала Марта. — Я должна там быть одна. Да и вдвоем нам не стоит рисковать. Она вдруг с такой нежностью взглянула на него, что Ровенский не выдержал, бросился к ней и крепко сжал ее в объятиях.
— Мы никогда не расстанемся, никогда! — жарко шептал он.
Марта не сопротивлялась! Лишь украдкой взглянула на часы. Половина девятого. Пора.
15
Стас рвался поехать с ней, но она настояла на том, чтобы он отправился к матери. Не исключено, что Джаник передумает и заявится к Лидии Николаевне. Адмирал Никита Самсонович улетел на несколько дней к сыновьям в Севастополь, чтоб получить благословение на брак, и Лидия Николаевна осталась одна. Сын в такие опасные минуты должен быть рядом. Так горячо рассуждала Марта, и это его убедило.
— Да, она такая трусиха, ты не представляешь! — закивал Стас, радуясь тому, что нашелся спасительный выход и ему не надо ехать вместе с Земской.
- Марта даже обиделась, однако виду не подала.
Ровенский помог ей поймать такси.
— Если ты умрешь, умру и я! Помни об этом! — с придыханием прошептал он.
— Если не вышибут последние мозги и не приключится склероз, постараюсь не забыть, — cyxo пообещала Марта.
Когда-то мать посадила ее в шкаф за то, что она съела полбанки сметанного крема, которым хозяйка хотела залить торт, приготовленный к ее же дню рождения. Так получилось, увлеклась. Уж слишком вкусным оказался тот крем: сметана, взбитые яйца, клубничный сироп, — не крем, а объедение. А мама была еще молода и не в меру горяча. Честь хозяйки для нее оказалась важнее, чем день рождения дочери. А потому, взорвавшись, она засадила дочурку в большой платяной шкаф. Мать потребовала: проси прощения-выпущу. Марта отказалась. За что просить прощения, если торт все равно предназначался для нее? Но мать сдаваться не хотела. Нашла коса на камень. Марта просидела в шкафу пять часов, гости праздновали без нее — им объяснили, что именинница ушла навещать больную бабушку и вот-вот должна вернуться. Марта досидела в темнице до торта. Но когда его внесли, она с шумом отворила дверцу платяного шкафа и вывалилась в комнату. С двумя сестрами матери приключился глубокий обморок. Марта же села за стол, с остервенением набросилась на еду, но прощения так и не попросила.
Почему она сейчас об этом вспомнила?
Марта сама предложила стать приманкой, чтобы Александр Васильевич мог поймать матерого бандита.
Ни В ресторане, ни после него Марта не испытывала страха. Ее затрясло уже в такси, по дороге домой. Вот тогда-то главбухша стала умолять Господа, чтобы он смилостивился и освободил ее от этого испытания. Она соглашалась проиграть пятнадцать тысяч долларов, ей вовсе не хотелось норкового манто, она готова была предстать перед спецназом, вызванным Стуковым, дурой, трусихой, сумасшедшей, возомнившей что на нее именно сегодня нападут и попытаются лишить жизни. Она по-прежнему ощущала нависшую над собой опасность, и это заставило ее сжаться от страха. Она не верила, что поднятые по тревоге спецназовцы окажутся умнее этого негодяя. Он хитер и ловок. Его не остановить. Джаник понимает, что любой промах будет стоить ему жизни и свободы, а потому просчитает каждый свой шаг, каждое мгновение атаки.
