— Нет, все-таки устроить похороны у моих предков в саду — это еще круче, чем у меня в Тоскане, — прикидывает Кора. — Идеальное место, лучше не найти. У них Панорамаштрассе упирается в кладбище, а сад за домом совсем зарос и одичал. Так что мои старички туда даже не заглядывают, они же так не любят места, где все не по линеечке.
— А вдруг они опять заведут собаку?
— Да нет, какая там собака. С тех пор как мы, дети, из дома ушли, их там тоже почти не бывает, все в разъездах.
Звонок в дверь.
— Полиция, — вздрагивает Хуго.
Что за чушь, это нам еду привезли всего-навсего. Кора с любопытством открывает крышки и, к вящему удивлению, не воротит нос, а берет ложку и пробует солянку с картофельными котлетами.
— М-м-м, вкусно как! Сто лет не ела, одни макароны, — сообщает она.
Ладно, я расставляю тарелки, и наш завтрак плавно перетекает в обед.
Входная дверь распахивается.
— Бабуля, у тебя тут проходной двор, — смеется Кора, — надеюсь, это не электрик и не трубочист намылились в твой подвал, не может быть, чтобы ты оставляла этим господам ключи от своего дома.
Нет, это Феликс. Кора вскакивает и порывисто его обнимает, а парнишка при этом заливается краской. Со мной и с Хуго он деликатно здоровается за руку.
— Ой, маленький, какой ты стал симпатичный! — улыбается Кора.
Этот «маленький», ее двоюродный братец, на целую голову ее выше и двумя годами старше.
А вдруг эта болтушка все сейчас растреплет бедному, ни в чем не повинному Феликсу о наших приключениях! Меня бросает в дрожь. Но нет, она слишком хитра. Теперь она улыбается Хуго:
— Я слышала, что бабуля только недавно познакомила тебя с твоим замечательным внуком.
— Ты одна в Германии или Майю с собой привезла? — подает голос Феликс.
— С Эмилией и с Марио, это мои итальянские друзья. Они сейчас, наверное, катаются по Неккару на теплоходе или осматривают местные достопримечательности в компании американцев и японцев. Мы сегодня вечером идем все вместе во дворец, там устраивают представление в средневековых костюмах, песни вагантов поют. Хочешь с нами?
— Ну, если там группа «Эльстер Зильберфлюг» выступает, тогда пойду с удовольствием, — соглашается Феликс, — только сначала подругу свою спрошу. Ладно, мне пора бежать на лекцию, я только белье забрать хотел. Купить чего-нибудь надо, ба?
Ага, все-таки отпрыски мои не совсем еще меня забыли, вот внуков таких шустрых со всех сторон ко мне прислали. Пусть теперь Хуго своей дочкой не хвастается.
Да, все это замечательно, но только если эта компания всю ночь будет веселиться, то Бернхарда мы похороним еще не скоро. Что-то я не пойму, что у Коры на уме.
— Знаешь что, — обращается Кора к Феликсу, — давай так: встречаемся около семи во дворце, наверху, в апартаментах Оттенриха. Если приедем пораньше, припаркуемся без проблем, пивка попьем, пока спектакль не начнется.
Феликс убегает. Странно он себя ведет, когда Кора рядом, как дурачок какой-то неуклюжий.
— Ой, как все здорово получается! — ликует внучка. — Сейчас погрузим кое-кого ко мне в багажник, и сегодня ночью Марио покажет, на что он способен.
Ну нет, вот еще. Слыхано ли, среди бела дня выносить из дома покойников и грузить их в машину, которая потом еще часами будет стоять на какой-нибудь переполненной стоянке. Завтра, завтра, завтра, и баста.
Как только Кора за порог, я, обгоняя Хуго, занимаю софу.
— Какая женщина! — восхищается он вслед моей внучке. — Но ты, Шарлотта, была еще красивей, и прежде всего — чувствительнее.
Он целует мою руку и вдруг начинает убирать грязную посуду. К сожалению, все заканчивается как в пословице — заставь дурака Богу молиться, он себе лоб расшибет. Хуго поставил все тарелки и блюдца в одну стопку, и, естественно, они рушатся на пол. Ну что делать, приходится вставать, брать веник и совок, а этот хитрец тем временем мгновенно оказывается на моей заветной софе. Ох, зла на него не хватает! В отместку я высыпаю осколки из совка ему на живот.
А он только ухмыляется:
— Ну, ну, Шарлотта, в твои-то годы гневаться из-за всяких пустяков! Кстати, у Эдгара Аллана По есть одна такая история…
Тут вдруг лицо его апоплексически краснеет.
18
Вообще-то я не очень верю в загробную жизнь, но порой мне чудится, что где-то вокруг меня обитают мои покойные родители, братья и сестры, наблюдают за мной, наверное, помогают мне. С Альбертом мы неслышно общаемся вот уже много десятилетий. «Каково, братец, как тебе моя жизнь? А дети мои тебе нравятся? Ах, вот оно что, они тебе чужие… Да, ты знаешь, мне иногда тоже…» Интересно, может, и я вот так когда-нибудь незримо буду виться вокруг моих потомков, может, и они будут слышать мой шепот в шелесте листьев, в полете птицы, почувствуют меня в запахе роз. Хочу раствориться в ветре и воде, стать облаками и светом, хочу сопровождать и оберегать своих близких и любимых. Но по здравом размышлении мне все это, конечно, представляется абсолютными небылицами. И уж тем более я никак не могу представить себе, что кто-то из нас после этой грешной земной жизни может попасть в рай.
Мне нравится, как в восточных странах по древней традиции почитают предков, но вот реинкарнация — это отвратительно. Еще раз все сначала — ой, нет, не надо! А потом еще, не дай бог, превратиться в какого-нибудь склизкого ничтожного земляного червя или ненасытного стервятника, который питается всякой падалью.
Вчера впервые в жизни я сорвала свою дочку с работы. Она бросила группу беременных дамочек, которые продолжили, как толстые жуки, барахтаться на матах без нее. Ох, как она на меня накинулась, когда узнала, что Хуго не может внятно говорить и только бормочет что-то нечленораздельное.
— Сколько раз я тебе говорила: заведи себе домашнего врача!
А вот теперь ей пришлось дергать своего знакомого доктора и гнать его ко мне домой.
Хуго мгновенно стало лучше, как только его накачали таблетками от давления. Сердечного приступа, к счастью, удалось избежать, просто кровоснабжение мозга на короткое время прекратилось.
Больной изо всех сил отказывается от больницы и от обследования, весь день валяется на моей софе и со страху убеждает публику, что ему гораздо лучше.
Алиса, радость моя, несколько меня ободрила:
— Знаешь, я поняла, что пожилые люди в больнице очень сдают. Они любят свою домашнюю постель и ненавидят чужие лица. Найми сиделку, пусть приходит ежедневно, давление ему измеряет, моет, ну, кормит еще, может быть. Ты-то, Шарлотта, сама уже с этим не справишься.
Меня, между прочим, чужие лица тоже не радуют. Я бы с радостью обошлась без всяких медсестер, врачей, домработниц, разносчиков еды, к тому же муж мой Бернхард все еще лежит в подвале. На что мне чужаки в моем доме?
