же тяжело говорить такое. – Она упала, но… в общем… ничего, что угрожало бы жизнедеятельности. Скажите, куда мне направить служебную машину, чтобы вы приехали.
– Упала? Жизне… деятельности?! – голос дрогнул. Как ни выбирай слова… – Сейчас, минутку… А, да, адрес. Мы дома. Вы же… помните, где это?
– Да, конечно, – Илья ослабил узел галстука. – Я узнаю, какая из служебных машин свободна в данный момент, и перезвоню – скажу, что именно подъедет.
Через минуту он говорил уже с секретарем, решая вопрос с транспортом для родителей Май.
– Илья Юльевич, тут такое дело… вы еще не смотрели почту?
– Нет.
– Я направила вам письмо из налоговой. Какие-то огромные задолженности. Бухгалтерия на ушах.
– Хорошо, сейчас посмотрю.
Он нажал на кнопку ноутбука и, пока тот грузился, перезвонил Михаилу Львовичу по поводу машины.
Когда приехали гости, Илья так и не переоделся. И не выпил чай, приготовленный Еленой Дмитриевной. Остывшая чашка стояла на столе.
* * *
После сна стало легче. Немного, но, кажется, легче. А может, не от сна, а оттого, что Июль был рядом. Когда он обнимал, даже дикая головная боль капитулировала. Перед ним вообще отступало все.
Услышав новость о скором приезде родителей, Майя нашла в себе силы надеть халат, заплести волосы в косу и доползти до дивана в гостиной. Приводить папу и маму в спальню Июля казалось ужасно неправильным.
Именно там, в гостиной, Майя и встречала родителей. Там они обнимались, ахала мама, бледнел папа, сбивчивые слова и снова слезы. И в конце концов устроились втроем, обнявшись, на диване, скинув подушки в кресло. Майя привычно легла щекой на мамино плечо. И плевать на ссадину.
– Майя, – отец аккуратно гладил шину. – Я… Мы с мамой… Ты… Если ты хочешь… может быть, тебе будет лучше дома? У нас… дома?
Голос его звучал неуверенно. И, кажется, папа знал ответ.
– Нет, – Майя накрыла отцову ладонь своей, здоровой. – Спасибо, папа, но… нет.
Михаил Львович вздохнул.
– Я так и думал.
– Дочка… – тут решила вставить слово и мама. – Тебе так хорошо… здесь?
Майя сильнее прижалась к материнскому плечу. И плевать на ссадину.
– Очень, мама.
В этот момент в дверях появилась Елена Дмитриевна с чаем.
– Ох, да что же это! – поднялся на ноги отец. – Неловко-то как! А что же… А вы не могли бы… Елена…
– Дмитриевна, – подсказала домработница, расставляя чайные принадлежности на столике.
– Простите великодушно, голубушка Елена Дмитриевна, а где же Илья… Юльевич? А то что же это? Чай – и без хозяина пить? Нехорошо.
Елена Дмитриевна невозмутимо кивнула и выплыла. Илья почти тут же вошел в гостиную. Спокойный, собранный. И ужасно бледный.
Мама тоже встала, вслед за отцом. А потом, неожиданно для всех, вцепилась в идеальные темные лацканы. И всхлипнула в бордовый галстук.
Илья, разумеется, не вздрогнул даже. И бровью не повел. Аккуратно придержал за спину.
– Не переживайте. Будут лучшие врачи и уход, я обещаю. Майя поправится.
Так же аккуратно мама перекочевала в руки папе и на его плече затихла. Майя почувствовала, что просыпается любопытство. Перед глазами разворачивалась вторая серия того, что началось на Татьянин день в их квартире.
Они снова устроились на диване втроем. Илья остался стоять. А ей хотелось тоже встать и к нему. Ее место там. Рядом с ним.
А он лишь приглашающе повел рукой.
– Прошу. Пейте чай, пока горячий.
Мама первой взяла чашку. И тут же отставила под еще не успокоившийся вздох.
– Такое несчастье, такое несчастье… Кто на такое способен?
Ровный спокойный июльский ответ:
– Мы разберемся.
Слова прозвучали сами собой. Без ее воли. Тихо, но отчетливо.
– Я знаю – кто.
На нее уставились три пары глаз. Но она смотрела в одни. Внимательные. Теплые. Июльские.
– Это Влад. С кафедры Штольца. Я слышала его шаги за спиной. Перед тем как…
– Ты его видела? – последовал мгновенный вопрос.
– Нет. Да, – как же это сложно! – Я его слышала. Это одно и то же.
– Слышала – это как? Объясни.
Да если бы она могла! Вернулась на время забывшаяся головная боль, справа и слева отец с матерью с чайными чашками в руках недоуменно переглядывались.
– Я слышала его шаги. За спиной. Но я не думала, что…
Теперь вернулось все. Падение. Боль. Страх. Головокружение. Тошнота. Майя зажала себе рот ладонью. И тут же увидела перед собой лицо Ильи. Он присел рядом, напротив, глаза в глаза.
– Т-с-с-с… – ее ледяную ладонь охватила его теплая. – Все хорошо, Май. Ты услышала его шаги. Понимаю. Почему это именно шаги Влада? Что в них особенного?
– Они фиолетовые! Холодные, фиолетовые, даже лиловые, с черными изломами. Как молнии. Вот у Севки шаги оранжевые! И немного дыни! Че-е-ерт…
Она подалась вперед и уткнулась лбом ему в плечо. И плевать на родителей рядом. На все плевать. Пойми. Пойми. Пойми меня!!!
– Давай так, – его ладони легли на ее поясницу, – цвета оставим в покое. Разные шаги – разные люди, правильно? Это разный ритм, разный звук. Кто-то ногами чиркает по земле, кто-то подволакивает ногу. Много всего. Если шаги называть не фиолетовыми, а по звуку, – что в них слышно?
Ей хотелось, чтобы он обнимал. И ни о чем не думать. Потому что…
– Я не знаю! Ничего не знаю! Кроме того, что это был Влад!
Руки сжались крепче. Ладонь прошлась по косе.
– Хорошо, все-все. Я понял. Мы закончили.
Наверное, родители были в шоке. Наверное, они просто не знали, что и подумать. Но ей стало так хорошо, спокойно и тепло в его руках, что на все… правильно – плевать.
Тишину прервал голос папы:
– Майе нужен покой. Мы поедем. Держите нас, пожалуйста, в курсе.
– Обязательно.
Снова вернулся ровный и спокойный тон. И Илья снова на ногах. Но она чувствует тепло его ладоней на спине.
И опять – объятья, поцелуи, ласковые слова на ухо. Мамины слезы. Папина усердно демонстрируемая уверенность. Майе не позволяют выйти в прихожую проводить родителей.
Ах, ну да. Ей же прописан покой.
Самое странное, что на этом диване в гостиной она почти уснула. А потом вернулся Июль, поднял ее на руки и отнес в спальню. И там она уснула по-настоящему, все так же – в его руках.
* * *
Он ей поверил сразу. Пусть Май говорила сбивчиво и мыслила образами, но он ей поверил. Если она сказала – Влад, значит, надо понять, почему именно он. В конце концов, Илья обнадежил родителей Майи, когда они прощались в коридоре.
Михаил Львович был явно растерян, взволнован и не знал, как
