подавляющем большинстве случаев речь шла о фактах неоспоримых. Например, я просил суд исключить из дела целый ряд документов, поскольку они не переведены на русский язык. Думал, что в ответ суд заявит о «несвоевременности» ходатайства. Но судьи пошли еще дальше, заявив о его «немотивированности»! В другом случае речь шла о протоколах обысков в офисном центре в подмосковной Жуковке. 9 октября 2003 года туда приехала следственная бригада Генпрокуратуры с силовой поддержкой и солдатами-срочниками в качестве понятых. Приехавшие собрали всех обитателей здания, включая официантов, построили в шеренгу и задали вопрос: «Есть среди вас адвокаты?»
Получив один утвердительный ответ, следователи выставили адвоката вон, чтобы не мешал торжеству законности, и, не имея надлежащих санкций на обыск, перевернули вверх дном кабинеты адвоката Дреля и депутата Госдумы Дубова. В соответствии с федеральным законом об адвокатской деятельности и адвокатуре обыск в любом адвокатском образовании может быть проведен только на основании судебного решения. В этом случае такого решения Генеральной прокуратурой истребовано не было. Для возбуждения же уголовного дела в отношении депутата Государственной думы и последующего проведения в отношении него следственных действий требуется согласие Государственной думы. После этого дело возбуждает лично генеральный прокурор.
Однако никакого уголовного дела против депутата Дубова на момент проведения обыска в его помещении не существовало. На приведенные доводы прокурор смог возразить только то, что «никаких процессуальных нарушений допущено не было». А суд в очередной раз безоговорочно с ним согласился.
Вымыслы были положены и в основу арестов наших подзащитных. Когда встал вопрос о заключении под стражу Лебедева, прокуратура, аргументируя такую необходимость, заявила о наличии у него недвижимости за границей. Естественно, защита сразу же предложила представить более точные сведения — в какой стране, какая именно недвижимость. Уличенные в профессиональной недобросовестности, обвинители далее этот довод не использовали. Хотя Лебедев оказался к тому времени уже в «Лефортове».
Глядя на происходящее, у меня складывается впечатление, что Мещанский суд обладает собственным УПК, Генеральная прокуратура — своим, причем секретным. Вот только у адвокатов какой-то недоброкачественный УПК, который продается на всех лотках…
— Как реагируют на это Ваши доверители?
— Платон Лебедев смотрит на ход процесса без иллюзий; он, как и его друг Михаил Ходорковский, заботится о защите своего доброго имени и уделяет большое внимание тому, чтобы сохранить репутацию в глазах всего цивилизованного мира. Он по-прежнему полагает, что уголовное дело сфальсифицировано от начала до конца. Его огорчают неприкрытые попытки властей ограничить в правах его и Ходорковского, а также предоставление судом прокурору беспредельных возможностей демонстрировать в процессе свою вседозволенность. Я, например, не помню, чтобы суд сделал хотя бы одно замечание Дмитрию Шохину за высказывания типа: «Враньем это называется» или «Защите представить нечего, кроме смешных инсинуаций». А в ходе допроса одного из свидетелей защиты прокурор Шохин договорился до того, что назвал подсудимого Лебедева «субъектом», а одного из защитников — «так называемым адвокатом».
— Многие чрезмерно эмоциональные действия и высказывания прокурора наталкивают на мысль, что он далек от беспристрастности…
— При упоминании Великобритании Дмитрий Шохин даже меняется в лице. Мало того, что туда уехали основные свидетели, а британские врачи присылают заключения о том, что Лебедев болен. Так еще именно в Англии зарегистрирована офшорная фирма «Статус сервис лимитед», при посредничестве которой, как полагает Генпрокуратура, Лебедев уклонялся от уплаты налогов. — А почему дело рассматривается так долго? И как получилось, что выступление стороны обвинения заняло почти полгода, а защите удалось управиться гораздо быстрее? — В нормальной судебной практике «хозяйственное» дело никогда не рассматривается быстро. Обычно назначается одно-два заседания в неделю. А дело по обвинению Ходорковского(*) и Лебедева уникально не только своим объемом (без малого 400 томов), но и тем, что заседания проходят ежедневно. Свидетели обвинения шли один за другим, так что их даже не успевали заслушивать. Допросы были весьма обстоятельными, с представлением документов. Потом мы узнали, что некоторые свидетели обвинения приезжали в Москву, а их отправляли обратно, потому что не успевали допросить.
При этом у прокурора не было никакой необходимости зачитывать протоколы допросов свидетелей на предварительном следствии. Закон на этот счет содержит четкое указание: такие протоколы оглашаются, только если есть существенные противоречия между выступлением свидетеля на суде и его же показаниями на предварительном следствии. Прокурор настаивал на том, что такие противоречия имеются, суд давал ему разрешение зачитать протоколы допросов, и в результате показания свидетеля как бы загоняли в рамки, очерченные предварительным следствием. А такие действия квалифицируются как нарушение и отечественным, и международным законодательством. Цитирую резолюцию ПАСЕ по «делу ЮКО-Са» от 25 января 2005 года: «Суд систематически позволял прокурору зачитывать протоколы предварительных допросов свидетелей и оказывать давление на свидетелей в зале суда, чтобы они подтвердили эти протоколы».
— А зачем прокурору тогда вообще вызывать свидетеля на допрос, если он и так рассказал все, что нужно обвинению, на предварительном следствии?
— Свидетеля вызывают в суд для того, чтобы он сообщил известные ему сведения всем участникам процесса. В случае если появляются дополнительные или уточняющие вопросы, мы можем их задать. А вот в тактике допроса, проводимого прокурором, прослеживалась линия: шаг влево или шаг вправо от заранее установленных для свидетеля показаний недопустим. Допрос должен отвечать определенным процессуальным критериям. Например, когда в рамках допроса задаются вопросы, явно выходящие за пределы обвинения, это вызывает нашу безусловную тревогу. Хотя суд на это смотрел сквозь пальцы. Почему у суда не вызвало никакой реакции, когда из сути вопросов, поставленных перед свидетелем, прямо следует намек, а то и прямое утверждение прокурора: «Знаете, а у нас и на вас есть материал…» Недавно недовольство Шохина вызвал случай, когда после уточняющих вопросов Ходорковского(*) один из допрашиваемых дал показания, не устроившие сторону обвинения. В итоге государственный обвинитель озаботился возможностью подсудимого оказывать давление на свидетелей даже при его нахождении под усиленным конвоем в клетке. Мещанский суд с подачи прокурора мгновенно решил подержать за это Михаила Борисовича(*) в СИЗО еще три месяца.
— На этом прокурор постоянно обвиняет в затягивании дела именно сторону защиты…
— Затягиванием прокурор называет случаи, когда мы представляем документы, которые считаем важными, или заявляем ходатайства. Кстати, Генпрокуратура так и не согласилась на прекращение эпизода с «Апатитом» по причине истечения 10-летнего срока давности — а это сэкономило бы много времени. Следует напомнить
