Виктория лежала на полу туннеля в кромешной тьме. Во всем ее теле постепенно нарастали боль и оцепенение. Яд разносился по организму, проникая в самые дальние клеточки, и постепенно убивал девушку. Дышать становилось все труднее. В темноте вокруг беспомощной Сушко слышались какие-то шорохи, стук маленьких лапок, шелест.
«Или это мне все кажется? – подумала девушка. – Яд отравляет мозг».
Быстро нарастала дрожь. Тело начал бить озноб. Организм сопротивлялся, как мог, но доза была смертельной.
– Я не хочу умирать, не хочу, – плакала Сушко, – ни за что ни про что, из-за какой-то ядовитой букашки!
Девушка старалась дышать глубже, но верхнюю часть ее тела постепенно сковывало холодом. Шея в месте укуса болела, словно там ее прижигало раскаленное железо. Перед глазами Виктории плыли яркие пятна.
«Я хочу на свежий воздух, – думала девушка, – умереть на воле, а не в этих затхлых казематах, кишащих ядовитой дрянью. Хочу неба, солнца, свежего ветра, вкусных булочек и еще – поговорить с мамой, которую я не видела уже несколько лет. Как же я могу умереть, когда мир так прекрасен, когда я так молода и в моей жизни наконец-то появилась любовь?»
Из ее глаз катились слезы. Двигаться Сушко не могла. Она просто лежала, откинув голову, горько и беззвучно рыдая, и ожидала скорого мучительного конца.
Вдруг в темноте туннеля что-то шевельнулось.
Не паук, не букашка и не летучая мышь. Это что-то было размером с человека и приближалось к лежавшей навзничь Виктории.
– Юрий? – хрипло проговорила Сушко, едва-едва ворочая распухшим языком. – Это ты?
Тень не отвечала. Кто-то, скрытый тьмой, стоял над распластавшейся на полу туннеля девушкой.
– Кто вы? – попыталась спросить Виктория, но не смогла выдавить ни звука.
Человек наклонился. Сушко не чувствовала ни ужаса, ни паники, только удивление. Она все равно была обречена, ей оставалось жить всего несколько минут – до тех пор, пока яд не достигнет сердца.
Чья-то холодная рука коснулась предплечья девушки. Секунду спустя в ее тело вонзилась острая игла шприца.
Бубнова осторожно уложили на носилки.
– Не трогайте живот и не трясите его слишком сильно, – предупредила Марьяна, – если у него перитонит, то это может ему навредить.
– У нас есть градусник, мы можем измерить вашему коллеге температуру, – сказал Защокин, глядя на аспиранта с сочувствием.
Но Слюнько отрицательно покачал головой.
– Это займет некоторое время, – сказал он, – может быть, именно эти драгоценные минуты помогут спасти Дмитрию жизнь.
Манусевич и Алексей взялись за палки и аккуратно подняли носилки вверх. Бубнов продолжал извиваться и стенать. Он уже был не рад своей затее, но признаться в содеянном было невозможно, поэтому цирк продолжался. Молодые люди торопливо пошли под дождем, стараясь по мере сил не трясти человека, которого они считали тяжело больным. Алена бежала рядом и заботливо прикрывала лицо Бубнова полиэтиленом от дождя.
– Держись, – говорила она, сжимая пальцы аспиранта своими холодными ладонями, – скоро мы будем в больнице.
Бубнов страдальчески прикрыл глаза.
– По-моему, он теряет сознание, – в ужасе проговорил Слюнько, – побежали! Ему, похоже, становится все хуже!
Вся четверка перешла на рысь.
– Он просто старается не подавать виду, как ему плохо, – приговаривал профессор, – мой аспирант – мужественный человек.
На бегу профессор, который не бегал уже два десятка лет и обычно ходил медленно и важно, задыхался, хрюкал и сопел.
– Дима, Дима, открой глаза, – говорила Алена, которая бежала рядом с носилками и не спускала заплаканных глаз с искаженного притворным страданием лица аспиранта, – мы с тобой, мы тебя донесем!
Манусевич и Алексей трусили вперед. Дождь хлестал им в лицо. Ноги скользили по мокрому и грязному асфальту. Дул ветер. У Алексея, бежавшего впереди, заплетались ноги. Рук он уже почти не чувствовал. Генетик думал только об одном – как бы не упасть и не уронить ношу.
– Алексей, давайте я вас сменю, – предложил задыхающийся Слюнько, – отдохните!
– Берите одну палку, а я возьму другую, – сказала Алена, – понесем вместе.
Юная девушка и пожилой профессор крепко схватили палки и побежали, стараясь не слишком толкать друг друга. На лице Защокиной слезы смешивались с дождем. Волосы ее намокли. Тощий хвостик болтался по спине.
– Надо проверить, жив ли он еще? – проговорила Алена.
– Нет смысла, – проговорил Игорь Георгиевич, – мы все равно никак ему не поможем. Дмитрия может спасти только хирургия. Так что надо просто бежать вперед как можно быстрее.
Алексей еле поспевал за носилками. Сердце его отчаянно колотилось. Он был абсолютно нетренированным человеком, не занимался спортом ни дня в своей жизни, и сейчас ему казалось, что он получит либо инфаркт, либо инсульт. Передвигаться вперед его заставляла только сила воли.
«Диме сейчас намного хуже, чем мне, – думал Леша, – он может умереть каждую секунду!»
Алексей упал, но снова встал и заставил себя бежать за носилками. Вскоре у него заболело правое колено. Потом захрустело левое. Почти сразу же закололо спину. У Слюнько же, в юности занимавшегося волейболом, казалось, открылось второе дыхание.
– Он так не хотел с нами ехать, – говорил Игорь Георгиевич, – наверное, что-то предчувствовал. А я настаивал! Все хотел помочь ему научную карьеру сделать, совершить открытие, узнать что-то новое. А получилось, что я своими руками поставил молодого человека, почти ребенка, в ситуацию, угрожающую его жизни.
Двадцатипятилетний «ребенок», с комфортом расположившийся на носилках, испустил слабый стон. Он почти успокоился.
«Меня отвезут в больницу и там оставят, – думал он, – а потом я что-нибудь им наплету».
Манусевич продолжал бежать сзади, выполняя добрые две трети работы. Он тяжело дышал. По его лицу струился пот, который почти сразу же смывался потоками дождя.
– Смени меня на минутку, – попросил Манусевич Алексея, – я надену на голову капюшон.
Генетик собрал в кулак все жалкие остатки сил и вцепился в носилки. Они показались ему невозможно, невероятно тяжелыми. Сердце закололо с удвоенной интенсивностью. Слюнько и Алена продолжали бежать вперед, и Алексею ничего не оставалось делать, как бежать за ними, стараясь не упасть. Генетик скрючился и скособочился, но продолжал бежать, не выпуская из пальцев, давным-давно не державших ничего тяжелее авторучки, две толстые палки. Краем глаза он видел, как бегущий рядом Миша натягивает капюшон.
– Давай, – сказал Манусевич, – спасибо.
– Не за что, я еще могу, отдыхай, – храбро проговорил генетик.
– Не надо, я же вижу, как тебе тяжело, – сказал физик. – Береги себя, двоих, если что, мы не донесем.
