class="p">— Вот она, — говорит Донателла, — твоя карета.
— Заткнись, — отвечает Мерседес и хмуро глядит на сестру, сидя на стуле, где ей было велено ждать, чтобы не испачкаться.
Ларисса так ее выскоблила, что кожу саднит, а одежку наглаживала до тех пор, пока по ее лицу градом не покатился пот.
— Не хватало еще, чтобы ты опозорила меня перед герцогом, — огрызнулась она.
— Но, мам, герцога там не будет!
— Это ты так говоришь.
— Да нет, правда! Он же на яхте!
— Пусть так, — отвечает мать, — но ты едешь в замок. Поди узнай, что ему потом наговорит прислуга.
Мерседес сомневается, что прислуга побежит докладывать герцогу о ее мятой юбке, но не спорит. Сидит в старом платье Татьяны с орхидеями, волосы забраны назад в косу, к опухшим ногам прилипли лучшие зимние туфли. Она ждет своей участи.
Машина подъезжает к трапу «Принцессы Татьяны». Снова. После прибытия герцога и отъезда Татьяны, которая села в машину с гордо поднятой головой, не удостоив Мерседес на terasa даже взглядом, она насчитала восьмерых гостей. Мужчины одеты повседневно, но роскошно, как и положено богачам: кремовые брюки, темные очки и яркие тонкие пуловеры, под которыми выпирают соски.
Она думала, что приглашенные уже собрались, но, оказывается, ошиблась. И теперь слегка подается вперед, чтобы лучше видеть.
Водитель герцога выходит из машины и открывает дверцу, ближайшую к воде. Небольшая пауза. И из салона выпархивают четыре молодые женщины и взбегают по трапу. Экзотичные создания — фигуристые, затянутые в тугие одежды: юбки и топики так далеко отстоят друг от друга, что им не суждено встретиться, сапоги из ослепительно-белого пластика до середины бедер и туфли на таких высоченных каблуках, что подошвы пришлось снабдить массивными платформами, — даже Мерседес и той не составляет труда сообразить, зачем их сюда привезли.
Изумленно ахнув, она смотрит по сторонам в поиске solteronas. Увидев эту картину, те точно смогут понять разницу между Камиллой Гарсия и настоящей puta. Но их нет. Они все на Плаза Иглесиа, плетут кружева и перемывают другим кости. У рыболовецких судов в мужских руках неподвижно замирают сети, и Гектор Марино отвешивает Феликсу увесистый подзатыльник.
Девушки выходят на надраенную палубу, проходят мимо знака «На шпильках вход запрещен» и по мостику направляются к мужчинам, головы которых виднеются над планширом. Мерседес может поклясться, что их приветствуют одобрительным шумом.
«О господи, — думает она, — значит, это и есть мальчишник? А Татьяна знает? А святые отцы, ведущие за собой в День святого Иакова толпы прихожан, в курсе, что наш герцог прохлаждается на яхтах с девицами такого сорта? Может, я должна ей об этом рассказать? Или, может, им? Но как?»
Водитель возвращается на свое сиденье, и вот машина уже медленно ползет к их ресторану. На яхте врубается музыка — холодной, противоестественной пульсацией, от которой дрожит вода. Над планширом в такт ритму вздымаются худенькие загорелые руки. Сбежавший с мостика капитан убирает трап, и через несколько мгновений судно отчаливает от берега. Задумчиво наматывая на палец прядку, Донателла смотрит ему вслед.
— Жаль, что ты не повидаешь герцога, — говорит она.
— Не начинай, — отвечает на это Мерседес.
— Как же тебе, блин, везет, — продолжает сестра, — яхты, замки, новые тряпки.
Сама Мерседес никакой особой радости не ощущает. Остальная ребятня с острова теперь обходит ее стороной. Смотрит как на разряженную отщепенку, словно у нее выросли рога.
— Это все вовсе не так уж и здорово, — отвечает она.
— Ну да, ну да, — отвечает Донателла, — а я пойду драить унитаз. Видимо, англичане даже дерьмо за собой смывать не умеют.
Первая поездка на машине не такая захватывающая, как она думала. В салоне сильно пахнет парфюмом. Не теми тонкими ароматами, которые обычно окружают Мидов, а мешаниной химических запахов, достаточно едких, чтобы прикончить насекомых. При этом скорость, кажущаяся головокружительной, когда автомобиль проносится мимо тебя по новой асфальтовой дороге, изнутри воспринимается чем-то совершенно обычным. Медленной, на самом деле. Но сиденья обиты мягчайшей лайкой, а в выемках подлокотников задних сидений стоят пластиковые бутылочки с газированной водой.
Взяв одну из них, чтобы посмотреть, Мерседес замечает, что на нее в зеркало заднего вида смотрит шофер.
— Попей, — подбадривает он.
— Правда?
В ответ он кивает с тем особенным покровительственным видом, с каким мужчины так любят обращаться к девчушкам.
— Они там для этого и стоят, — говорит он.
Она выпивает ее целиком за пару небольших глотков. Газированная, но не слишком. Не зная, куда девать бутылочку, Мерседес смотрит по сторонам и наконец сует в мешок для грязного белья, который ей насильно всучила Ларисса.
— Вторую тоже можешь взять, — с улыбкой говорит водитель, — отдашь сестре.
— Нет-нет! — восклицает она, краснея до корней волос. — Я не...
— Да не переживай ты, — настаивает он, — в этих старых погребах их тысяча. Я пополню запас перед тем, как везти тебя обратно.
«Я не хотела забрать ее как сувенир! — мечется в ее голове крик. — Я пыталась не мусорить!» Но она благодарно кивает и берет вторую бутылку.
Решетка ворот поднимается вверх, и лимузин заезжает во двор. Брусчатка. Высокие окна. И, к величайшему изумлению Мерседес, хотя внешняя сторона стен — суровая и отталкивающая, внутренняя выложена яркой узорчатой плиткой. Как ей кажется, арабской. Несколько таких стен сохранилось в старом городе. Такой же плиткой отделаны и общественные бани. Здесь же она покрывает все четыре внутренние стены от земли до зубцов наверху. Мавры, должно быть, захватили этот замок и жили в нем достаточно долго для того, чтобы украсить. Это настолько противоречит истории, которую им преподают в школе, что у Мерседес кружится голова. Раньше она думала, что герцоги прогнали мавров. Но если так, то почему те тогда так старательно украсили интерьер?
Мерседес выходит из машины, от изумления разинув рот. «Это потрясающе! Как же тут красиво должно быть ночью, когда зажигают факелы».
В этот момент распахивается дверь. Татьяна. На ней тюрбан, а в ушах сережки с гигантскими жемчужинами.
— Вот как, — говорит она, — в таком случае, думаю, тебе лучше войти.
Значит, все еще дуется.
— Прости, Татьяна, что я сегодня так себя повела, — робко говорит Мерседес, — мне и правда никто не сказал, что ты возьмешь меня с собой.
Татьяна надменно вскидывает голову.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
— Прости. Это простое недоразумение.
— Ну что ж.
— Извини, — еще раз повторяет Мерседес.
Татьяна разворачивается, чтобы уйти.
— Я была наверху у бассейна. Пришлось спускаться.
— Здесь есть бассейн? Где?
Татьяна поворачивается. Злобная улыбка на ее лице больше похожа на оскал, глаза блестят.
— Ой, то есть теперь тебе интересно провести здесь время? — говорит она. — Бассейн на бастионах. — И идет дальше, шлепая по тысячелетним известняковым плитам.
Мерседес еще ни разу не сталкивалась с такой обидой. Не знает, как себя вести, когда отказываются принимать извинения. Думает, что, может, заискивание решит проблему.
— Я правда счастлива здесь побывать, — произносит она. — Я просто думала, что меня не приглашали.
— Надо же... — бросает на ходу Татьяна. — Ни к чему не прикасайся, пока я не разрешу. Здесь все древнее, как мир, и невероятно ценное. Все равно что в чертовом музее.
Она молча ведет Мерседес по внутренним покоям
