в лодке, в закатанных брюках.
— Не меньше десяти центнеров! — радостно утверждает он.
Кирка победно смотрит на меня, будто хочет сказать: «Вот я какой!» И я весело кричу ему:
— Молодец, Кирка!
А вдали от берега отчалил уже другой неводник, и новая линия поплавков протянулась по реке. В неводнике я разглядела Никулку, который быстрыми и равномерными движениями выметывал в реку невод. Как я счастлива в эту минуту!
…В тот вечер в пууле долго дымились костры, в котлах варилась рыба, и на земле повсюду сверкала чешуя. Собаки вертелись у тлемета[6], на тонких жердях которого повисли ряды приготовленной для копчения стерляди. Почти в каждом чуме появились первые бутылки душистого ракку — жира, вытопленного из рыбьих внутренностей.
Весь пууль пропах рыбой. Всюду звучали веселые голоса и с лиц не сходили улыбки.
Когда пууль начал уже засыпать, я слышала, как в соседнем чуме бригадир сказал сыну:
— В наших подсадках уже много рыбы, ее надо отправить на рыбоучасток, Кирка. Слышишь? Возьми завтра облас, плыви на рыбоучасток и скажи, чтобы поскорей прислали катер за рыбой.
Я подумала, что у меня есть хороший повод помириться с Киркой. Когда он направился к своему пологу, я окликнула его:
— Кирка, возьми меня завтра на рыбоучасток.
Он остановился и подумал.
— Надо скорей плыть, а вдвоем будет тяжело, — проговорил он сурово.
— Я возьму другой облас, Кирка.
Он не ответил и пожал плечом.
…Рано утром два наших маленьких обласа отчалили от песчаного берега пууля.
Порозовевшая вода казалась неподвижной. Но стоило лишь на секунду задержать в воде весло, как стремительное течение начинало вихриться вокруг него и облас дрожал, словно в лихорадке.
Обласы быстро и неслышно скользили по реке.
— «Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь он вылит из стекла», — продекламировала я, и мой голос прозвучал над водой в тишине утра так громко и неожиданно, что Кирка вздрогнул. Я рассмеялась.
— Ты знаешь, кто это написал, Кирка? Это написал знаменитый писатель Николай Васильевич Гоголь, — весело сказала я. — Ах, Кирка, как он хорошо писал!
Обласы скользили мимо огромных кедров. От деревьев на реку легла широкая зеленоватая тень. В глубине леса было темно, и за неясными нагромождениями бурелома прятался, припадая к земле, туман. В вершинах кедров слышалось негромкое потрескивание, словно по деревьям стучали сотни маленьких молоточков. Это невидимые снизу ронжи[7] долбили клювами кедровые шишки.
Я шумно ударила по воде веслом и посмотрела вверх. Сотни крыльев прошумели в вершинах кедров, стая темно-серых птиц со свистом взметнулась над деревьями и исчезла.
Лес кончился. Потянулись луга с высокой, почти в рост человека, травой. Меня на минуту оглушило тревожное кряканье диких уток. Время от времени из травы, подступающей к самой воде, вылетала то одна, то другая. С криком падали утки на воду перед нашими лодками и, распластав крылья, судорожно бились в волнах. Казалось, вот-вот облас заденет утку, но утка делала рывок вперед и снова шумно билась в сиянии брызг.
Так эти птицы отвлекают опасность от своих гнезд. Крики их походят на стон. Ни один настоящий охотник не позволит себе поднять, ружье на утку-мать.
Мы молча следили за этими самоотверженными птицами, и когда какая-нибудь из них оказывалась уж очень а близко к обласу, Кирка махал на нее рукой и кричал: «Кш, кш!»
— Кирка, — сказала я, выравнивая свой облас по его обласу, — я давно хочу тебя спросить, почему ты всегда какой-то злой?
Он ответил что-то неясное.
— Я не слышу, что ты говоришь, Кирка, — усмехнулась я. — Ты не хочешь со Мной разговаривать? Да, Кирка? Хорошо, я тоже с тобой не буду разговаривать.
Зеленые берега быстро скользили мимо. На солнце набежало легкое светлое облачко, которое просвечивалось, словно кисея, и солнце казалось за ним большим красным мячом. Прозрачный пар поднимался от воды. Косяк диких уток стремительно пролетел над рекой и скрылся на лугу.
На далеком противоположном берегу Оби я увидела едва различимые в утренней дымке строения и причалы рыбоучастка. Кирка круто повернул облас на стремнину. Я не от-. ставала от него, подгоняя свой облас широкими взмахами весла.
В центре реки могучее течение начало относить мой облас. Вода вдруг ожила у борта, заплескалась, завихрилась. Кирка оглянулся и тревожно крикнул мне:
— Сильней веслом! Эй! Сильней!
Но я уже миновала стремнину и улыбнулась. Кирка увидел мою улыбку и быстро отвернулся.
V
На рыбоучастке я опустила в почтовый ящик письмо Марийке, в котором писала, что дедушка и Никулка сильно соскучились по ней и просят поскорее приехать.
Обратно в пууль мы возвращались с Киркой на катере рыбоучастка. Кирка стоял на корме, глядя, как летят по воде наши легкие лодочки, взятые катером на буксир. Мне было весело, хотелось шутить, и я неожиданно сказала Кирке на ухо:
— А твои черные ноготки, дорогой мой, давным-давно пора уже постричь…
Он не ответил, даже не посмотрел на меня и только сжал побелевшими пальцами перила.
Как только мы вернулись в пууль, Кирка исчез. Вечером я узнала, что он уехал на островок сторожить второй подсадок с рыбой.
Я села в облас и отправилась следом за Киркой. На душе у меня было очень скверно. Зачем я обидела Кирку?
Вдалеке, за кустами тальника, медленно плыли над тихой рекой огоньки: по Оби шел пароход. Потом огоньки исчезли, и до меня донесся протяжный и низкий гудок — это пароход давал знать о своем прибытии на пристань. Звук катился над водой, как шар. Далекое эхо разноголосо повторило гудок в лесу: казалось, что шар разбился о берег и осколками разлетелся по тайге.
Где-то испуганно забили крыльями и закрякали утки: две из них поднялись в воздух и короткими тенями промелькнули над островком.
Я вышла из обласа возле подсадка и пошла к низенькому ватташу[8], где надеялась найти Кирку. Он действительно сидел там на скошенной траве и сосредоточенно обрезал ножом ногти на руках. Он был так увлечен этим занятием, что даже не заметил, как я подошла.
— Кирка, ты очень сердишься на меня?
Кирка смутился и быстрым движением спрятал под себя нож.
— Зачем приехала? — помолчав, спросил он.
— Так просто… Ты сердишься?
— Нет… — вздохнул он.
— Я не хотела обидеть тебя, Кирка. Честное слово!
— Я не сержусь… — снова вздохнул он.
В эту минуту мы услышали плеск весел, и Кирка выскользнул из ватташа. Я посмотрела в щель, и
