трудно не заметить.
– Я имею в виду все, Уэст. Больше никакой лжи. Никакой полуправды. Все, – повторяет она.
Я киваю и даже перекрещиваюсь, слыша, как бешено колотится мое гребаное сердце. Но я должен попробовать сделать все возможное. Блу никогда не потакает мне, и сегодняшний вечер не исключение.
– Даю тебе слово, – обещаю я.
Блу ненадолго задерживает на мне взгляд, словно сомневаясь, правильное ли решение она только что приняла, а затем смотрит на меня свысока. Вероятно, все еще сомневается, может ли на самом деле доверять моим словам.
– Дай мне секунду, чтобы переодеться, – говорит она отрывистым тоном. – А потом начнем.
Она приподнимает бровь, а затем подходит к комоду, чтобы взять футболку и шорты. Я притворяюсь, будто не наблюдаю, как она сбрасывает полотенце и быстро натягивает одежду. Затем она указывает на пол.
– Садись, – приказывает она. – Нам придется долго говорить.
Если она ожидает, что я сбегу, отступлюсь, желая сохранить свои страшные секреты, она ошибается. Я собираюсь обнажить свою душу ради шанса завоевать ее сердце. Другого пути нет, другого выбора нет. У меня закончились оправдания. Варианты иссякли.
В общем, я пытаюсь сказать: к черту мою жизнь.
Да вообще все.
Ага. К черту.
Глава 22
Уэст
Момент истины.
Я смотрю на Блу, сидящую на краю кровати. Она выглядит такой же взволнованной, каким я себя чувствую. Но, к моему удивлению, она еще не сказала ни слова. Возможно, не уверена, о чем спросить в первую очередь, не уверена, с чего начать.
Ее взгляд опускается на пол, где сижу я, прислонившись к двери, упершись локтями в колени.
– Почему?
Это единственное слово слетает с ее губ, и я встречаюсь с ней взглядом, позволяя каждой эмоции, которую она сдерживает, коснуться и меня.
– Почему… что?
Вопрос прозвучал тише, чем я хотел. Похоже, я уже потрясен этим разговором. Разговором, который едва начался.
– Ты из кожи вон лезешь, чтобы убедить меня, будто между нами что-то есть, но последние несколько месяцев моей жизни были адом из-за тебя, – Блу делает паузу, качая головой. – Мне нужно знать почему. Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что, по-твоему, я сделала, чтобы заслужить это.
Ее голос срывается, и напряжение охватывает и меня.
На этот вопрос есть короткий ответ, и есть еще один, который позволит Блу немного больше проникнуть в мой мир. И, раз я без приглашения ворвался в ее мир, я решаю, что она заслуживает всей правды.
– Наши жизни – твоя и моя – они разные, но не настолько, как ты можешь подумать.
Блу усмехается, изгибая бровь.
– Ты о чем вообще?
Я уверен, она думает о деньгах, о материальных вещах, но я говорю о фундаментальном сходстве. Едва только задумавшись о подобных откровениях, я уже чувствую себя незащищенным. Я даже со своими братьями почти не говорю о подобном.
– Наши отцы, – раскрываю я. – Им обоим на нас плевать. А должно быть наоборот.
Выражение лица Саутсайд меняется, чуть смягчаясь. Она кладет обе ноги на кровать и скрещивает их.
– Не уверен насчет истории твоего отца, но мой – серийный изменщик, одной ногой в дверях, а другой – снаружи. Я с восьми лет знаю, что он изменяет моей маме, – делюсь я. – Тогда я в первый раз его поймал.
Блу наклоняет голову, и я знаю вопрос еще до того, как она его задает.
– Ты… видел его?
Я киваю и ненавижу себя за то, что помню эту хрень так, словно это было вчера.
– К сожалению, – это все, что я говорю, поскольку почти уверен, что она не хочет подробностей.
– Неверность – это, пожалуй, единственный грех, в котором не повинен мой отец, – делится Блу. – На самом деле, это моя мама сбежала. Настолько далеко, что на этот раз, кажется, даже забыла дорогу домой.
Саутсайд издает невеселый смешок, прежде чем опустить взгляд на край своих шорт, который она нервно теребит.
– Иногда я думаю, что это и есть причина, по которой отец так много пьет. Что-то вроде способа заглушить боль от сильной привязанности к кому-то, кто и близко не так предан. Когда она здесь, они ссорятся, как кошка с собакой, но когда ее нет, то он просто не знает, что с собой делать. Поэтому он пьет. Отключается. Становится полным отстоем, – добавляет она.
Я сосредотачиваюсь на ней, на ее истории, задаваясь вопросом, боится ли она, что однажды станет такой же, как ее родители. Я постоянно с этим борюсь. Не хочу быть полным мудаком, как отец. А еще – тряпкой, в которую превратилась моя мать. В глубине души я знаю, что именно этот страх заставил меня превратиться в холодного ублюдка.
– Этим летом я кое-что нашел, – рассказываю я. – Кое-что, о чем я долго не спрашивал. Мне неизвестны подробности. Но я чертовски хорошо знаю Вина Голдена.
Я наблюдаю за ней, пока произношу имя отца, и Блу даже не вздрагивает, просто выдерживает мой взгляд. Это становится еще одним доказательством в пользу того, во что я начал верить в последнее время, – она ни хрена не знает, кто такой Вин Голден, а это значит, что отец сам сочинил историю их знакомства.
Но зачем?
Зачем лгать, что был в ней заинтересован? Зачем лгать, что она одна из охотниц за большими деньгами? Просто чтобы держать меня подальше от нее?
Когда я тянусь за телефоном, чувствую на себе взгляд Саутсайд. Руки бешено трясутся, но я готов рассказать всю правду. Даже учитывая возможность того, что Саутсайд снова разозлится на меня.
Я нахожу ту самую фотографию. Ту, что вызвала во мне невыразимый гнев, который я без вопросов направил в сторону «виновной».
Блу следит за мной, когда я поднимаюсь и подхожу ближе, чтобы передать ей телефон. И когда наконец делаю это… то встречаю только пустой взгляд. Никаких слов.
Я опускаюсь обратно на ковер, но на этот раз ближе, прислонившись к спинке кровати. Наверное, это довольно глупая идея, поскольку известно, что Саутсайд бьет меня, когда я меньше всего этого ожидаю.
– Где ты это взял? – тихо спрашивает она, ошеломленная и сбитая с толку одновременно.
– Она была в телефоне моего отца. Ну, то есть в его секретном телефоне, который он держит запертым в сейфе в своем кабинете, – уточняю я. – Я нашел ее перед началом учебного года, после того как увидел тебя у костра пару месяцев до этого.
– И ты подумал…
– Я подумал, это еще одно доказательство того, что Вин – это Вин, – встреваю
