сейчас говоришь? — через силу задаю ему этот вопрос.
Почему через силу? Потому что совсем другое хочется спросить. Хочется вытрясти из него все!
— Я не хотел говорить, но теперь чувствую, что должен. Понял, что не получится все исправить, если ты не будешь знать. Первая причина, по которой я не хотел, чтобы ты знала…
— Так не говори, — оборачиваюсь. — Не хочу, чтобы ты рассказывал лишь потому, что тебя вынудили обстоятельства. Все равно это ничего не изменит.
— Первая причина… — продолжает, приближаясь ко мне, — в этом завязаны другие люди. Которых ты не знаешь. Те люди, которые больше не проблема. Их просто больше… нет.
— Нет?.. Они что, умерли?
— Да.
— Ты про Вику?
— Про нее тоже, — кивает. — Она была мне нужна. Я ее использовал.
— А вот в это я верю.
— Но она знала на что идет. И если бы она послушала меня, то все было бы хорошо. Она бы не умерла и…
— Не хочу, — качаю головой, отступая от него. — Не хочу слушать и знать.
— Тебя не понять, Лиль, — голос Мирона грубый. — То ты хочешь, то ты не хочешь…
— А ты решил, что можешь в любой момент прийти ко мне со своей правдой? — повышаю тон. — Сказала же: больше не хочу ничего слышать.
Я боюсь этой правды. Боюсь того, что она сможет изменить во мне.
— Лиль…
— Все, уходи, Мирон! — поднимаю руки выше, чуть выставляю ладони вперед и сильно жмурю глаза.
— Успокойся, — приближается, берет меня за запястья, тянет за них к себе. — Я все тебе расскажу, но только успокойся…
— Я уже сказала, что не хочу, — пытаюсь освободиться. Голову держу ниже, чтобы не смотреть на него. Но Мирон внезапно отпускает одну мою руку, берет пальцами за скулы, резко поднимает мое лицо выше и впивается в мои губы своими, по нахальному засовывая язык мне в рот.
Цепенею, зажмурив свои глаза. Дрожащая свободная рука ложится ему на плечо и не знает, что делать.
Мирон приходит в движение, направляет нас в сторону, прижимает меня к стене, продолжая держать за лицо, несмотря на то, что я не проявляю никакого сопротивления.
Боже, Лиля, возьми себя в руки! Сделай что-нибудь! Приди в себя!
Но прежде ему самому следует прийти в себя.
Я не могу простить его за один лишь этот... безжалостный поцелуй.
Хватаюсь за его руку, которой он удерживает мое лицо, тяну что есть сил, и только он отрывается от моих губ и чуть отступает, я наношу ему пощечину. Не очень сильную, но такую, чтобы он понял. Только ни черта он не понял. Он только злится и пытается поцеловать снова.
— Нет! — оглушаю его, чем отрезвляю бывшего мужа. — Как ты… — задыхаюсь, — как ты смеешь ко мне прикасаться? — произношу на одном вдохе, пуская слезы. Мое лицо обдает сильным жаром.
Взгляд Мирона едва ли изменился, в нем все то же горящее желание.
Но ему нечего сказать. Он меня потерял. Я больше не его жена.
— Лиль… — смотрит умоляюще и тянется рукой ко мне.
— Что? — смаргиваю слезы и перехватываю его руку. — Чего ты от меня хочешь, скажи? Я тебе все уже сказала. Я не смогу простить тебе всю ту боль…
— Давай сядем, я тебе все расс...
— Не надо! — повышаю голос. — Почему ты не слышишь меня? Я уже ничего не хочу!
Мирон прикрывает глаза и, еще немного отстранившись от меня, сглатывает.
— Что мне сделать? — открывает глаза. — Только не проси уйти. Хватит гнать меня, Лиль.
— Что тебе сделать?.. Во-первых, не прикасаться ко мне, а во-вторых… — тяжело сглатываю. — Я иду к дочери, — сбегаю, ведь в его взгляде я увидела то, что уже видела раньше. А я не хочу до этого доводить...
Моя малышка спит. И я впервые этому не рада. У меня теперь нет причины долго здесь задерживаться. Но я решаю остаться еще ненадолго, чтобы отдышаться.
Мне хочется нахлестать себе по щекам, отругать за то, чего я испытывать не должна. Но я лишь прячу лицо в ладони и даю себе пару секунд, чтобы прийти в себя.
Почему он не понимает, что ему лучше уйти сейчас?
Ах нет, он все прекрасно понимает. Дожать меня просто хочет.
Сделав глубокий вдох и еще раз взглянув на дочь, я направляюсь обратно в прихожую, по пути смотрю в зеркало в гостиной, поправляю пряди волос.
В прихожей его нет, но я слышу звуки из кухни.
Вхожу в нее, а он правда здесь. Стоит у кофемашины, почти спиной ко мне.
— Ты еще здесь…
— Ты разрешала мне остаться на кофе.
— Это было того как ты стал распускать руки.
Спина Мирона напрягается, а потом он коротко смотрит на меня.
— Прости… Меня не тянет за это извиняться.
Черт, правда от него на вес золота.
Фыркнув, я сажусь за кухонный стол и жду свою чашку кофе. Взгляда от него не отрываю.
— Когда ты в следующий раз спросишь… я буду готов тебе ответить на все, — хрипло произносит Мирон, ставя чашку рядом со мной.
Сделал такой, как я люблю.
Дергаюсь, когда слышу свою малышку в комнате. Проснулась.
— Сиди. Я проверю.
— Я сама…
— Нет, пей кофе. Если без тебя никак, то я тебя позову, — нажимает мне на плечи и уходит.
Я остаюсь. Точнее, заставляю себя усидеть. Совсем не мудро с моей стороны мешать ему заботиться об Ульяне. Пускай проявит себя, раз так сильно хочет
