вокруг могилы. Стянули фуражки и пилотки под заунывную речь старшего офицера. Омаев сделал глубокий вдох-выдох, поймал на мушку одну из обнаженных голов и нажал на спусковой крючок. Рука тут же сама повернула рукоять затвора влево, щелкнула пружиной, отводя его до отказа, и дослала второй патрон из обоймы в патронник. Щелк, и затвор встал вправо, выстрел! Второй солдат свалился рядом с краем могилы. Новая пуля – и новая цель! Пять выстрелов уложили первую пятерку, немцы крутили головами, не понимая, что происходит, за десять секунд солдаты вокруг могилы обвалились мешками. Вторая трехлинейка пошла в ход. Выстрел, выстрел – и так пять патронов. Перезарядка! Фашисты, пришедшие в себя после нескольких секунд пребывания в шоке, кинулись бежать. Пули принялись впиваться в их спины, в головы, в грудь, не давая немцам скрыться. Удивленные вскрики, щелканье затвора и свист пуль стихли. За пять минут два стрелка расстреляли больше тридцати патронов, убив всех, кто стоял вокруг могилы. Пока они осторожно спускались со всем снаряжением с почти трехметровой высоты, из-за кустов и деревьев все так же без единого лишнего звука показались пленные. В обмотках, синими от мороза пальцами они принялись споро стягивать с трупов одежду, а затем скидывать мертвых в могилу. Соколов, уже стоявший с лопатой в руках, указал движением подбородка в сторону убитых немцев:
– Быстрее, зарываем!
Люди хватали руками землю, бросали в могилу, закидывая мертвых врагов. Времени было мало. Первая атака вместе с подготовкой заняла почти два часа, они уничтожили около тридцати единиц личного состава. Пора готовить второй удар.
Когда могила была закопана, Алексей так же одним движением головы отправил своих людей в укрытие, а сам затаился в сугробе, ожидая новую партию немецких офицеров. Скоро они обнаружат, что могильщики со своим командиром пропали, и снова будут недоумевать, как могли затеряться в лесу тридцать солдат с офицером.
Лейтенант оказался прав, уже в третий раз по лесу побрела цепочка из солдат, теперь в поисках следов своих сослуживцев. Пожилой фельдфебель в недоумении застыл перед свежей могилой:
– Что за чертовщина, ефрейтор Кениг? Не нравится мне этот русский лес, он будто проглатывает наших. Они похоронили танкистов и после этого пропали! Я начинаю верить в дьявола!
– Глупости! – тощий ефрейтор хоть и бахвалился, но сам так и крутил головой по сторонам, ожидая удара. – Это все пленные. Они напали на них!
– Кучка людей без оружия? Без единого звука? – фельдфебель дернул плечом и нахмурился. – Вот что, ефрейтор, глупости это или нет, я запрещаю ходить в этот чертов лес. Будем ждать, когда пленные выползут оттуда, пару дней без еды на морозе, и прибегут сами. Скорее бы прошел эшелон, тогда пришлют подкрепление. Вечно нам достается самая трудная работа. Пускай те, кто идут в колонне, нас сменят, а мы вернемся в теплую казарму. Невозможно дежурить по двенадцать часов на таком морозе, я уже ног не чувствую! Где это чертово подкрепление? Хотя бы ночь-то нам дадут провести в тепле?!
Ефрейтор тоненько хихикнул:
– Командир сказал, что для оцепления леса прибудет целый батальон пехоты. Расскажем тем, кто прибудет, про пропавшую солдатню, веселая их ждет ночка!
Оба нервно рассмеялись, развернулись и отозвали солдат. Время близилось к обеду, уже никому не хотелось искать на холоде беглецов. От дороги тянуло костром и горячим варевом из котелка. Немцы лениво обшарили небольшой периметр и вернулись к месту своего расположения. Алексей выдохнул, растер белые, окаменевшие от мороза пальцы. Сделал новую засечку – 12:40, в два часа дня пойдет эшелон, и нужно приготовиться к прогону.
13:05. Светившее за серыми облаками солнце освещало спрятавшийся под снегом лес, серую унылую дорогу. Бабенко и его группа затаились за пышным раскидистым кустарником, который пушистые слои снега превратили в огромный сугроб. Они вот уже добрые полчаса сидели в засаде, скромная группа из трех человек.
Во время разведки Бабенко с невысоким хромым мужичком, который назвался Митрофаном, наткнулись на один из постов из автоматчиков-мотоциклистов, прошлись вдоль кромки лесной опушки, так и есть – посты стояли через каждые пару километров. Насчитали три точки, а потом и вовсе наткнулись на сооруженный немцами практически целый лагерь. Если скромные пары бегали суетливо, притаптывали снег вокруг своих мотоциклов или замирали серыми птицами на сиденьях, страдая от сырого лесного холода, то на дороге, где стоял привезший пехоту грузовик, кипела жизнь. Рядовые рубили дрова, разжигая костер и готовя обед, остальные жались к костру, ожидая нового приказа идти в глубину леса на поиски русских. Связист то и дело выкрикивал из грузовика фамилии офицеров, сообщая все новые и новые донесения и приказы, – ждали подкрепление. Массовую позицию Соколов взял на себя, а Бабенко выделил еще одну полевую санитарку в группу и отдал приказ ликвидировать все три отдельных поста по два немца, что караулили выходы к дороге.
Лейтенант понимал, что дает трудное задание, поэтому не приказал, а практически попросил извиняющимся тоном:
– Семен Михайлович, не могу дать больше никого, вот только женщину, она сама вызвалась. Остальные массовую атаку готовят, уже через полчаса пойдет эшелон с новым подкреплением и техникой.
– Ничего, ничего, – успокоил командира мехвод. – Справимся, Алексей Иванович, придумаем что-нибудь.
С первым постом они справились быстро, благо он был самым дальним от шумного бивачного расположения, даже многоголосица и дым костра не доносились на таком расстоянии. Двое солдат в серых шинелях бродили вокруг поблескивающего спицами мотоцикла в попытках удержать ускользающее с каждой минутой тепло. Бабенко и опомниться не успел, как Митрофан вскинул трехлинейку и уложил двумя выстрелами обоих. К нему метнулась бесформенная фигура в ватнике:
– Что же вы делаете? У нас приказ без шума ликвидировать посты, выстрелы могут привлечь остальных фашистов.
Высокая, в пузыре ватной куртки и огромных штанах женщина осуждающе качала головой. Из-за толстой шали, обмотанной вокруг головы и пропущенной длинными концами на грудь, лица ее почти не было видно, виднелся лишь кончик уже побелевшего от мороза носа. Но Митрофан от ее замечания лишь скривился:
– Ишь ты, командирша нашлась, указывать мне будет, када да в каво стрелять. Развелося начальства, – он смачно сплюнул так, что ржавый от табака плевок попал на бок черной куртки лежащей на снегу санитарки.
От его хамства и резкости Бабенко не выдержал:
– Товарищ, вам
